— Водой, вставай. Мы ждем тебя. Рыба готова давно.
— Рыба! — обрадовался он.
— Да. Полный котел и еще на котел осталось.
Водой пристально посмотрел на белое дымящееся мясо и, в угоду заботливой Атэк, ответил:
— Глазами бы все съел, а сердце не хочет! Лихо!
— Эко, не хочет! — вмешался Бали. — Сердцу худо, языку будет ладно и брюху — тоже.
Старик немного подбодрил сына. Тот подумал и попросил Атэк налить ему на пробу коробицу навару.
— Вот, вот! — повеселел Бали. — Сначала похлебай навару, язык помочишь и за рыбу возьмешься.
Принялись за еду. Больше всех нравилась рыба старику с Пэтэмой да Поводливому, который ловил на лету мелкие, отплеванные кости. Атэк хвалила рыбу, но ела плохо. Мясо ей казалось чересчур сухим и худо глоталось. Она им как бы давилась.
Бодой мяса не пробовал вовсе и даже не допил налитой жижи.
— Не хочу больше, — сказал он и вяло отодвинулся от столика к постели. Широкое лицо его было желтовато-бледным, смешливые глаза задумчиво сужены, влажная губа чуточку опущена вниз, как у дремлющего оленя.
— У тебя что болит?
— Не знаю. Напрасно ел, замерз только.
Атэк потупилась. Бали вытер об одежду руки, задумался. Бодой ненадолго оставлял чум и снова завернулся в одеяло.
— Напрасно, сын, ты вздумал лежать. Лучше бы помаленьку подвигаться к Раулю, — пробормотал обеспокоенный Бали.
Бодой ничего не ответил. Он крепко сжимал зубы, чтобы они не стучали. Ему хотелось только скорее согреться. На ум не шла ни дорога, ни трубка.
Бали ссутулился. Распялив глазные ямы, он думал страшное о сыне. Ушедший в большую дорогу Шодоуль, казалось, не покинул еще их жилища. Как плохо вышло, что Бодой не аргишил сегодня к долине Чондоломо. Оставалось старику тешить себя новым утром. Что скажет утро, вечер никогда не знает. С такими же думами уснула Атэк возле горячего мужа.
Ночью шел снег. Спалось тепло. Утром белка спустилась с деревьев на землю. Выползли из-под снега наверх мыши и строчили следками пухлую перенову[24]. Ожил колонок. Выгнулся горбом и размашистыми прыжками гнал добычу. Белой молнией сверкал тонкий горностай. Целые дорожки набродили тяжелые глухари, рассыпали белые звезды рябчики. Нароняла в линию серебряные рубли своими равномерными шагами лисица. Пробрел в гари на молодую поросль сохатый. Все двигалось в это теплое утро, жило и задорило глаза даже самого плохого ловца.
О, как обрадуются русские купцы полным турсукам со зрелой пушниной! Каким добрым и ласковым сделается на ту пору самый сердитый торговец! Глаза засверкают, расширятся, рты раздуются от слов, лак у бурундуков от зерен. Вино!.. Веселье!..
