– Меропа?
Ему было неловко так ее окликать.
– Госпожа, – та повернулась, будто на оклик нерадивой служанки. – Ты говоришь, она растеклась по всей бесконечности времени, от края до края?
Она кивнула и пожала плечами. К чему теперь говорить поэтично и долго, если это никому не поможет. Мысль мелькала где-то на окраине разума юноши, появлялась и вновь исчезала, он старался не шевелиться и не дышать, чтобы подкараулить ее, как трусливого зверя.
– Она бесконечна, – осторожно начал Ясон. Он не был оратором и никогда не учился такому. Если его не поймут, если ему не помогут, он и сам не сможет понять и все объяснить. – В любой момент времени, что ее убивает Геракл или кто угодно из смертных, у нее в запасе остается все тот же бесконечный отрезок времен. Даже если от ее вечности отобрать половину – ее бессмертия не останется меньше, все равно как мчаться за полосой горизонта – ты никогда не достанешь ее. Все время, что ей отведено на земле, больше времени тех, кто жил, живет и жить будет. Это значит… это значит, ее не убить на земле, никаким из всех доступных нам способов.
Он видел, как помрачнел Геракл, как гесперида лишь взглядом приказала ему замолчать, но он боялся, что его прервут и он не закончит.
– Так если ее не убить на земле… Если здесь даже само время ей служит. Надо убить ее там, где времени нет.
Он прочитал недоумение на лицах своих спутников, и просто добавил:
– Гидру надо убить на Олимпе.
Всего пять слов после сотни других, как в вычислениях старых мудрецов из Афин, которыми мучил его кентавр Хирон. Он проследил за своей мыслью снова и снова, теперь она застыла в мозгу и не пыталась сбежать. Это было единственно верным решением и единственным, до чего он додумался.
– Олимпия близко, – еле слышно проговорила Меропа. Она тронула героя своей дрожащей белой рукой. – Всего два дня пути, и мы будем у подножья горы. Друг мой, ты слышишь?
Тот слышал, но ответил не сразу.
– Однажды жил юноша, – вдруг начал Геракл. – Великий герой. Сильный, храбрый и гордый, даже я был ребенком, когда о нем уже слагали легенды. Он победил Химеру – чудище о трех головах: львиной, змеиной и козьей.
Ясон, словно во сне, вспоминал слова о химере и воине и понимал, что ничем хорошим они не закончатся снова.
– За мужество ему был подарен Пегас, первый конь среди всех коней, рожденный у берегов Океана, у начала времен. Но юноша возгордился своими деяниями…
– …и решил на Пегасе долететь до Олимпа прямо к бессмертным богам, – закончил Ясон. – За гордыню Беллерофонт был сброшен с самых вершин и до конца жизни скитался жалким калекой. Я знаю, Хирон мне рассказывал. Но, Геракл. Согласись, что нас ведет совсем не гордыня, – он засмеялся смущенно и нервно. – Посмотри на меня. У меня в кровь сбиты ноги, и я отчаянно мечтаю о хлебе из печи и жирной зараженной куропатке. А еще всерьез думаю о том, чтобы перебраться в Лаконию и осесть там простым земледельцем. Я, кого все годы с рождения растили как воина. Какая гордыня…
