И Алька поглядывала на Ольгу, поминутно вздыхая. Никто почти не ел.
Наконец Ольга сказала Альке:
— Иди, зови ее обедать.
Люся облегченно вздохнула, прижала к груди руки и хотела отвалиться на спинку, забыв, что сидит на лавке, врытой в землю. Стружка еле удержала ее:
— Брякнешься ведь!
Алька вернулась.
— Не идет. Говорит, дома наелась.
Катюша повесила ведра на прясло, и девочки видели, как она решительными шагами вошла в вагончик.
И опять в душе Ольги, примирившейся было с Катей, все взбунтовалось.
«Смотрите-ка, гордая какая! Будто мы перед ней виноватые, а не она. В вагончик направилась и опять никого не спросилась».
А Кати только на это еще и хватило. Она прилегла на нижние узкие нары, накрыла голову платком. Знали бы девочки, каково ей было все это разыгрывать. Она даже сама не подозревала, что может быть такой артисткой.
«Обедать-то я, наверно, зря не пошла, — мучилась сомнениями Катюша. — Может, все бы уладилось. Раз позвали, значит, простили меня».
Но разве угадаешь, как лучше сделать? Про обед-то Коля ничего не говорил.
Он утром вызвал ее, постучав в окошко.
— Сегодня утят на озеро повезут. Поезжай с ними и оставайся.
— Как это? — не поняла Катя.
— А так. Приедешь и начинай выгружать. Девчонки с тобой разговаривать не станут, а ты все равно выгружай.
— А баба Сима как останется?
— Ей лучше стало, да и мне два выходных дают.
Минут двадцать учил Катю, как держаться на утятнике. А про еду не упомянул…
И Светланы Ивановны нет. Она бы подсказала…
На нарах сейчас лежала прежняя Катя, кроткая, застенчивая. Если бы девочки знали об этом, наверно, сели бы рядом и сказали:
— Ну, ладно уж… Кто старое помянет, тому глаз вон.
Но откуда им было знать?
Катя слышала, как одна за другой поднялись они на верхние нары и теперь возились там, укладываясь. Вот фыркнула и засмеялась Стружка, Люся воскликнула:
— Ой, не щекоти!
«А со мной — как с чужой совсем!.. Будто и нет меня!».
Вверху становилось все шумнее. Стружка громко сказала:
— А частушку-то мы какую сложили…
И зашептала невнятно.
«Нарочно, чтобы я не разобрала…»
— Сегодня всю нашу программу пропоем, — опять громко заявила Стружка. — Вот, слушайте, какие песни.
И снова давай шептать.
Катя уловила укоризненный голос Люси:
— Ну зачем? Не надо…
«За меня заступается», — догадалась девочка, и вдруг ей стало так жалко себя, так обидно, что больше не захотела она ничего ни слышать, ни видеть. Выхватила подушку и плотно прижала ее к голове.
Долго пролежала так. А когда, наконец, стянула подушку, увидела, что за окнами стемнело.
