Не успел Омлетте́ захлопнуть дверь, как люминограф, всем весом накренившись вперед (вот она – сила круглого живота!), с мощью и яростью носорога, у которого браконьеры стащили рог, толкнул дверь. Та поддалась и открылась.
Влетев внутрь, Диафрагм увидел растерянного Омлетте́. Тот, ясное дело, его узнал. Люминограф собирался было кинуться на вора, но тут вспомнил о просьбе Октавы. Вытащив из широкого кармана плаща пирожок, Шляпс слегка растеряно сказал:
– Встретил Октаву, просила вам передать.
Не менее растерянный Омлетте́ принял передачку, невесть как удержав ее в дрожащих руках.
Шляпс откашлялся и рывком прижал вора к стенке. Руки люминографа чесались как следует вмазать обидчику, но он держал в голове второе обещание, данное Октаве. Ох уже эти девушки с их просьбами…
– Вы, – прошипел он так, как это делает раскаленная сковородка.
В голове вновь затрещали черно-белые картинки человека с таким же блуждающим и испуганным взглядом. Человека, который встретился ему на пути к дому Крокодилы – и, как оказалось, наврал.
– Значит, подсказать вам, как найти дом мадам Крокодилы, да? Значит, вы тоже связаны с свадьбой?
Руки Шляпса уже готовы были отключится от мозга и, сжавшись в кулак, как следует навалять Омлетте́.
– Ударил бы, но скажите спасибо своей дочери за то, что она попросила этого не делать, – через секунду люминограф понял, что этого говорить не стоило. – Где светопарат?
Омлетте́ открывал рот, но не мог сказать ничего связного – все, что было внутри, рухнуло, началась душевная разруха, в которой ни то, что слово, а даже звук отыскать было невозможно.
Бывший муж Крокодилы только пытался махать дрожащими руками, но, во-первых, они просто не поддавались, а во-вторых, хватка Шляпса работала как стальная сеть, попавшись в которую нервной рыбке-Омлетте́ оставался лишь один путь – прямиком на разделочную доску.
Словно онемевший Омлетте́ продолжал ловить воздух ртом, истекая потом.
Диафрагм ослабил хватку.
– Просто покажите мне, где светопарат, – вздохнул он. – Можно ткнуть пальцем.
Ткнуть у Омлетте́ не получилось – рука исполнила какой-то кривой акробатический номер, который получил бы большую популярность в цирке уродов, и тут же вновь обмякла.
Шляпс прошел в комнату. Глаза неконтролируемо забегали по царившему вокруг бардаку – вещи разных цветов и размеров цепляли взгляд, и он бешеным кузнечиком прыгал от одного предмета к другому, от ложки к носку, от открытого ящика к заваленному бумагами столику…
