— Это верно, — согласилась миссис Фетли. — Да что рожать? Боль одна, и все тут.
— Ну, утром встала я с петухами, глаза холодным чаем умыла, так отекли. А под вечер пошла на кладбище, мужу на могилу цветы положить, для приличия, и по дороге встречается мне Гарри — как раз у того места, где сейчас военный памятник. Он с конюшни домой шел, прямо лицом к лицу столкнулись, и уж тут хочешь не хочешь — признаваться надо. Оглядела его с головы до ног и говорю негромко так: «Гарри, поедем обратно в Лондон. Отдохнуть бы тебе». — «Не могу, отвечает, нечем мне с тобой будет расплатиться». — «Да не нужно мне от тебя ничего, говорю. Вот как бог свят, ничего у тебя не прошу. Только поедем, покажешься там доктору». Взглянул он на меня так тяжело-тяжело. «Поздно, говорит. Пару месяцев еще протяну, и конец». — «Гарри, говорю, милый ты мой!» — и молчу, все слова в горле застряли. А он мне: «Спасибо, Грейс» (а своей милою не называет), и пошел дальше, к дому, а мамаша его — чтоб ей на том свете гореть! — еще с порога его высматривала и, как вошел, сразу дверь захлопнула.
Миссис Фетли потянулась было к подруге, чтобы погладить ее по руке, но та молча отстранилась.
— Пошла я дальше, несу цветы и вспоминаю, как муж мой меня тогда предупреждал. Значит, думаю, и вправду ему перед смертью все видно было, коли так оно и вышло, как говорил. А уже на кладбище, как стала банку с цветами на могилу пристраивать, тут меня и ударило: ведь могу я ему помочь, могу, есть один способ. Доктор то ли поможет, то ли нет, а я — почему не попробовать? Сказано — сделано. Как раз на другое утро из Лондона счет от зеленщика пришел — деньги на это мне миссис Маршалл оставила. Только сестре не так объясняю: мол, меня срочно в Лондон вызывают, дом отпирать. Сразу и поехала, дневным поездом.
— Поехала, не побоялась? Неужели не страшно было?
— А чего мне бояться? Меня впереди что ждало? Один только позор мой да гнев божий. Гарри не вернешь — как, ну как его вернуть! А жар не проходит, сердце огнем горит. Одно только и оставалось — дотла сгореть.
— Ах ты господи, — сказала миссис Фетли и снова потянулась к миссис Эшкрофт, которая на этот раз не стала убирать руку.
— А как поняла я, что знаю, чем ему помочь, так на душе и полегчало. Пошла в зеленную лавку, заплатила по счету, получила расписку, спрятала ее в ридикюль, забежала к миссис Эллис, поденщице нашей, ключи взяла и дом открыла. Перво-наперво постелила себе постель — как вернусь, думаю, сразу лягу (было б с кем — так не с кем!). Потом чайник вскипятила и сижу в кухне — думаю. Когда поднялась, уже смеркаться начало. Духота была — ужас! Оделась, вышла, квиток из сумочки достала и в руках держу — будто адрес у меня там записан. Повернула на Уэдлоуз-роуд, нашла нужный дом, номер четырнадцать, небольшой такой (там на одной стороне все дома одинаковые, десятка два-три, и перед каждым садик огороженный), кухня вровень с землей, а вход повыше, по ступенькам надо подняться. Краска на дверях вся облупленная — сразу видно, давно бесхозный стоит. А кругом — ни души, одни кошки бегают. И жара, жара, просто сил нет! Я, как ни в чем не бывало, прохожу в калитку, поднялась наверх, дернула звонок. Зазвенел он, да гулко так: ясное дело, в доме пусто. Только отзвонил, слышу — внизу, в кухне, будто стул отодвигают. Потом слышу — шаги по лесенке зашаркали, будто полная женщина в шлепанцах открывать идет. Вот уже в прихожей шаги — половицы под ногами скрипнули. Вот уже к самой двери подошла, затаилась. Нагнулась я тогда и в щель для писем говорю: «Что дурное Гарри Моклеру, милому моему, уготовано, все на себя беру, по своему хотению ». Тут слышу — эта, за дверью-то, как выдохнула. Будто ждала — не дышала, а потом дух перевела.
