…Их было двенадцать писем, все до единого запечатанные. Берта Яковлевна не читала их, но хранила. И я не стал их вскрывать. Двадцать пятого февраля я сжёг их вместе с веточками прошлогодней вербы и на службе Пепельной среды64, по традиции лютеранской церкви, нанёс прихожанам этим пеплом кресты на лбу, со словами: «Помни, человек, что ты прах, и в прах возвратишься. Покайся в грехах и будь верен Богу».
19.01.2020, Абакан
К.В.
1.
… Костек работал на мойке контейнеров для яиц. Поддоны с контейнерами были здоровые: штук на тысячу яиц, может и больше, липкие, воняли тухлятиной, и этот запах впитывался в его одежду, волосы, руки. Даже после душа он продолжал чувствовать этот запах сероводорода, стоящий в ноздрях. Он стал чаще пользоваться одеколоном, но лучше не стало – стало хуже, и он вспомнил Шурика, его соседа по общаге ещё в Н-ске, в пединституте, когда они учились на филфаке в начале девяностых. Шурик носки не стирал, пока они не начинали рваться от старости и грязи, но по утрам, извлекая их из-под кровати и натягивая на свои костлявые ноги, он всегда сбрызгивал их «Шипром», и этот душистый «бутерброд» так же долго стоял в носу и не выветривался.
Работа Костека заключалась в том, чтобы снять с конвейера стопку яичных контейнеров и загрузить их в моечную машину. Когда машина наполнялась серыми пластиковыми упаковками, он закрывал дверцу и нажимал комбинацию кнопок: время, интенсивность мойки и подачу жидкого мыла, дальше машина всё делала сама, прямо как домашняя стиралка. А он возвращался к конвейеру, подхватывал новую стопку и нёс её в машину номер два. Когда запускал её, обычно первая машина издавала незамысловатую короткую мелодию и останавливалась. Чистые контейнеры следовало выгрузить на другой – сушильный – конвейер, уходивший куда-то в другой зал, и что там было дальше, была не его, Костека, забота.
Иногда из соседнего зала к нему в помощь приходил Мирек – высокий, нескладный, с лицом слегка уголовным, как это физиогномировал Костек, с вечными наушниками в оттопыренных ушах на коротко стриженной голове. Одет он был так же, как Костек – в спецодежду: салатного цвета полукомбинезон, куртку и клеёнчатый передник; салатную же панаму, по причине отсутствия волос, он не носил, как, впрочем, и куртку частенько не надевал: сверкал голыми волосато-татуированными руками, внося разнообразие в интерьер салатного же цвета зала. По мнению Костека, он, скорее, мешал, а не помогал, вторгаясь в устоявшийся ритм работы: снять-вложить, снять-вложить, снять-вложить, нажать, нажать, нажать, и опять, по новой… Когда темп ускорялся, Костек тоже ускорялся, а Марек путался под ногами, перехватывал стопки контейнеров, сбивал с толку. Они почти не разговаривали, во-первых, из-за гудения машин, а во-вторых – о чём? Марек, если и вынимал наушники, говорил только два слова: «курва» и «спьердалай
