— У некоторых видов бывают мутации, — заметила Оливия. — А иногда вообще непонятно.
— Согласен, но это — определённо растение мужеского рода, — заключил регистратор.
— О флора, срам-то какой! — охнула тётка.
— А мы на эту гомосню ещё смотрели! — воскликнула другая.
— Ты как мне в глаза-то ещё глядел, извращенец?! — воскликнул дед. — Пришёл такой, знаете ли, любо-о-овь у них…
Лён пробормотал что-то невнятное. Оливия принялась строчить дальше. Кажется, она была единственной, кого такой поворот событий устраивал.
— Что ж ты не проверил, когда была возможность? — насели тётки на деда.
У того аж вздулись вены на висках, но он молчал — знал, что сам виноват.
— Можно уйти и сделать вид, что мы ничего не заметили, — сказала тётка.
— Всё равно вскроется…
— Значит так… — заговорил дед. — Значит так… Ни на что закрывать глаза мы не будем. Наказание за халатность я готов понесть. А вот таких вот извращенцев однозначно надо к стенке. Лиля, вы сами подумайте, идёте вы по улице или сидите в театре — а по соседству с вами такой срамотник! И вы ведь даже не узнаете, чем он занимается у себя дома за запертой дверью.
— И то правда, — вздохнула Лилия. — А что с цветком?
— Что с цветком… — повторил задумчиво дед. — Не знаю! Пусть трибунал разбирается.
Лён взялся за горшок, чтобы подтянуть его к себе, и в то же время регистратор схватил его со своей стороны и дёрнул на себя изо всех сил, не намереваясь долго тягаться с Лёном. Подгнивший стебель не выдержал и переломился.
Все присутствующие застыли с раскрытыми ртами, не смея шевельнуться. Сломанный кустик бегонии повисел ещё несколько секунд на тонком волокне, но вот порвалось и оно. Ещё живой трупик бегонии рухнул на пол.
Дамы попадали в обморок, как доминошки — одна на другую.
Полетел на пол и горшок из ослабевших рук, усыпав тонкий палас осколками и землёй.
Ярко светило солнышко, дивно пели электронные птички. У стенки, с руками за головой, стояли Лён и дед-регистратор. Напротив них чернело пушечное дуло.
— Тьфу, — говорил дед, — славную жизнь прожил, а помирать буду рядом с извращугой.
— А я с убивцом, — возразил Лён.
— Ещё неизвестно, что хуже.
— А когда я пришёл к вам в кабинет, я соврал. И голосом цветка отвечал тоже я, — добавил Лён. — Так что извращуга вас ещё и провёл.
— Горе мне, горе!
Оператор пушки возился невыносимо долго.
— А вы никогда не думали, что то, что мы привыкли делать и думать — это как-то глупо? — спросил Лён.
— Что, например?
Лён хотел ответить, но выстрел прервал его.
