— Разве ж обязательно — супружеский долг? — промямлил Лён.
— А то как же. Брак надобно скрепить плотским единением.
— У нас единение больше духовное…
— Духовно единяться будете в детском садике. А на брачном ложе единяйтесь бездуховно. Оливия, вы фиксируйте, фиксируйте…
Самая молодая из дам комиссии достала планшет и забегала по экрану пальцами.
— Ввиду интимности момента видео мы не снимаем, только текстом, — пояснил регистратор. — И вы можете нас не стесняться, тут люди собрались исключительно достойные, судачить не будут. Всё, что будет сегодня в этой комнате, в ней и останется.
Лён поставил бегонию на постель, сам сел рядом, провёл по горшку рукой. Нервно сглотнул, оглянулся на комиссию.
— Представьте, что нас тут нет.
Лён сомневался, что смог бы возлечь при такой толпе и с обычной девушкой, не то что цветочной. Эта комиссия, получается, и к Васильку из сорок второго квадрата сегодня придёт? Или уже приходила? Знать бы, как выкрутился Василёк…
У бегонии, спасибо эволюции, хоть шипов нет, как у розы. Лён забрался на кровать, встав на колени, спустил штаны. А эта Оливия, хоть и покраснела до кончиков ушей, всё записывает, судя по скорости — привыкла строчить порнороманы, рука набита. Да она не от стеснения покраснела, а от извращённости!
— Стесняется мальчик, вишь, не стоит, — шепнула одна тётка другой. Регистратор кашлянул в кулак, призывая дам к молчанию. Но те не унимались.
— Прелюдию надо, — послышалась подсказка. — Женщины любят ублажение.
— Чш-ш! — шикнул регистратор.
Новобрачный опять сел, обнял горшок.
— В цвяточек её целуй!
Лён погладил листочки, лизнул розовый цветок.
— Правильно, с языком хорошо.
— Я уж и забыла, когда мой цвяточек так любили…
— Тихо! — не выдержал дед. Тётки стыдливо умолкли.
Лён закрыл глаза, усиленно представляя Оливию без одежды и без этого скучного пучка на голове; но и это не помогало. Он по-свойски чмокнул цветок, будто бы делал это каждый день, и снова встал у горшка, схватился за выступы горшка руками, потёрся о него.
— …её тычинки качнулись… — пробормотала Оливия, продолжая записывать.
— Стойте, какие тычинки? — вдруг спросил дед.
— Жёлтенькие, — сказала Оливия.
— Тычинки — у мужских растений, пестики — у женских.
— Ты с ума сошёл? — громко прошептала тётка, что стояла подле регистратора, ему на ухо. — Уже от возраста и забыл, что если пестик — значит, мальчик! У себя в штанах проверь, коль запамятовал!
— Дура старая, это ж цветок, а не человек, у тебя что по ботанике было? — процедил дед, и тут же устремился к постели. Лён забился в угол, всё ещё о спущенными штанами. Дед наклонился к цветку, близоруко сощурился. — И правда, тычинки!
