— Ты должен научиться у него его счастью, малыш. Счастью бытия.
— Я не понимаю, — он поднял голову.
—Ты должен научиться у него счастью жить ради жизни, жить, даже если это никому не надо. Что бы с тобой ни было, как бы ты ни был разбит, ты можешь найти радость просто в жизни.
— Даже в этой пустыне?!
— Георг, может быть, ты еще ни разу глубоко не задумывался о смысле жизни, но поверь мне на слово, или запомни без понимания, - иногда можно жить ни для чего.
Взгляд воина был сосредоточен, но девушка видела, что пока он этого не постиг. А идти и воевать без этого чувства, трудно. Очень трудно. Думать о том, что будет дальше, вообще невыносимо. Георг ведь предполагал, что предстоящая битва с драконом, - это самое страшное, что может случиться, что это последнее. А для Оливии ее собственный страшный день предательства был близок и ужасающ. Она привязалась к мальчишке, она полюбила его как сына или как братика, она на каждом этапе в мире сов, боялась за него.
— Георг, пойми! Ты же понял про осаду крепости, - это почти что так же, только сильнее. Глубже всего.
— Я стараюсь… но как можно жить ни для чего? Это как?
— Когда у тебя нет никого рядом, когда ты одинок, когда нет в жизни целей, когда ты ничего не добился и не добьешься, когда ты понимаешь, что ты никто для всех, и ничего нет впереди. А в прошлом нечего вспомнить… — Даже если ты окажешься один, как этот цветок в пустыне, ты все равно сможешь быть счастливым, если только поймешь…
— Я не хочу. Если я когда-нибудь, окажусь, как он, то я лучше умру… как это, без никого? Как это, никто?
— А вот так!
— Нет. В жизни должен быть смысл. И должен быть кто-то.
— Ладно, малыш. Как скажешь.
— Тогда пойдем отсюда.
— Пойдем. Но это на сегодня не все.
Они вернулись к брошенному одеялу, мальчишку снова укутала темнота, и темнота же его встретила. В палате Оливия мысленно попросила его вытянуть руки, а когда он выполнил просьбу, вложила в его ладони шпагу.
— Она твоя.
— Но это же твое оружие!
— Я оруженосец, у меня никогда нет, и не было своего оружия. Просто не приходило время вручить тебе этот клинок. А теперь пора, - завтра бой. Тебе не страшно?
— Немножко.
Утром он проснулся с рассветом. Мама уже была здесь.
Шпаги рядом не оказалось, она испарилась, словно вся приснившаяся пустыня, но Георгу казалась, что он все еще чувствует тяжесть рукояти в ладони. Она с ним. Он вооружен.
От снотворного он отказался, - накрытый простыней, поехал на каталке, глядя на потолочные длинные лампы. Все. Назад дороги нет. Сердце все же взволнованно билось, - от яркого света в операционной, от белых халатов, оттого, что ему, совсем голому пришлось ложиться на холодное. Незащищенность проколола его всего, с головы до пяток.
