Мне было страшно. Лишь потому, что я не знала — погиб ли Аверс вместе со всем существующим. Погибнуть самой — эта мысль не пугала. Это было словно не про меня, и даже инстинкты тела молчали и не рвались вон от ужаса. Сердце было не горячим и не холодным, оно билось во мне сильно, и с предвкушением схватки! Не так, как бьются ратники на полях сражений, не так как дерутся звери… Это было где-то выше деревьев, выше гор, и в тоже время так глубоко, куда не дотягиваются пропасти. Все, что я могла — это смотреть колдуну в глаза, чувствовать в нем божество времени, осознавать величие всех веков, что он существовал.
Змея на его теле, оставаясь все тем же черным плоским рисунком, скользнула по ребрам за спину, и, продвинувшись по спине, вырисовала свою голову на шее Рихтера. Стала навиваться кольцами, будто хотела задушить своего хозяина, но спустя мгновения скользнула на грудь, снова медленно сворачиваясь кольцом.
— Ты можешь прочесть язык древних, но не можешь говорить на нем. Никто из ныне живущих.
В этот миг я познала эту грань языка, только не слухом или памятью, а получив это знание сразу.
Надпись на теле была его истинным именем.
Черный ветер стал успокаиваться, живыми лентами переплетаться в материальные вещи, — в вороного коня за спиной Алхимика, в темный непроницаемый плащ с глубоким капюшоном на его фигуре, в темные тучи над головой высоко в небе.
— Ты действительно меня не боишься, — более глухой, но узнаваемый голос Рихтера, произнес это со стороны, и позади, и будто бы всюду сразу. — Серое пламя не гасимо…
— Где мы с тобой встречались? — Зашептала я.
— Для тебя — в иной жизни. Я могу вернуть ее, исцелив твою память.
— Нет. Я хочу, чтобы ты исцелил Аверса.
— Это уже не в моей власти. Он либо сгорит, либо возродится.
— А что могу сделать я, чтобы он остался жив?!
— Если он снова откроет глаза — то все. Прощай, Крыса…
Налетевший порыв заставил исчезнуть черный силуэт и Змеиного Алхимика, и его коня. Я стояла на маленькой заросшей поляне возле низкого вросшего в землю домика. Лошадь убежала, или ушла недалеко — за темнотой ночи уже было не разглядеть. Светились только щели двери. Сделав несколько шагов до порога, я со страхом толкнула ее, и увидела оружейника. Он лежал на одной из двух лавок, сумка и плащ свалены в углу у незажженной печи, а на низком столе из пня чадила масляная лампада.
