Жаль, что врытые в землю лавки нельзя было сдвинуть вместе, что бы я могла быть ближе к Аверсу. Как то ни странно, но едва ощупав его лицо, услышав сердцебиение, поняв, что он жив, хоть и в горячечном плену, я легла и уснула. Сразу. Не смотря на все, что только что пережила.
И весь следующий день я провела без переживаний. Я была твердо уверенна, что Аверс проснется, как проснулся Соммнианс, и мне остается лишь ждать и быть рядом. Немало времени ушло на то, чтобы найти убежавшую лошадь. Карты были в моей суме на плече, но вся прочая поклажа, оружие и провиант, без которого наш путь невозможен, осталась на ней, у седла. Идя по следам, надеялась лишь на то, что животное не убилось нигде и не переломало ноги, если понесло от ужаса. И что не пропало совсем. Следы иногда исчезали, я не могла вычитать их в зарослях папоротника или в плотном взъерошенном ковре листвы. Это и радовало — признак, что лошадь делала спокойный шаг, а не неслась галопом. И в конце концов я ее нашла и вернула к сторожке.
До вечера я пыталась обустроить место: вымела мусор из домика, с трудом, но подложила под тело Аверса плащ и свернула под голову одну из сумок. Открыла все три окошка, чтобы немного посвежел затхлый воздух внутри, пока еще было тепло. Растерла и почистила лошадь, распрягши ее совсем для отдыха.
Не стало больше наколдованного дома, в котором было все. И вчера и сегодня, я пыталась занять всем, чем угодно, лишь бы время прошло быстрее. Оружейник горел. Я раздела и разула его, оставив только штаны и рубаху, с таким жаром ему не замерзнуть, и растерла руки и ступни влажной тряпкой, пыталась дать ему пить, но не вышло — челюсти было не разжать. Когда на четвертый день начало смеркаться, и приближался час его пробуждения, я решила обосноваться у костра, снаружи. Дождя давно не было, и не предвещало. Хоть и холодало, но в сторожке уже не разжечь света, засоренную печь не растопить. Я сделала одно кострище подальше от стен, на расчищенной земле, натаскала про запас веток и мха. Соорудила высокий еловый лежак, накрыв его своим плащом, и переволокла Аверса под открытое небо и тепло костра.
Ветра не было, дым влекло вверх. Я укрыла лошадь попоной, вылила в котелок и подогрела воды для питья, который по мере остывания собиралась снова и снова возвращать на крюк на треноге. Аверса накрыла его плащом, а сама укуталась в куртку. Ладони мерзли. Я иногда брала оружейника за руку, и от разницы тепла мне казалось, что я обожгусь об него. На шее уже давно горел знак черной змеи. Веки его не вздрагивали, как бывает у спящих, губы не шевелились. Он дышал медленно, ровно, но был так странно недвижим, словно уже походил на труп.
