Взлетел по лестнице – галопом, через три ступени, – рванул изо всех доступных сил рукоять… хотя ещё на бегу секундой ранее уразумел формат катастрофы и насмешку Судьбы: он, вор-профессионал, поэт профессии, элита, баловень, гусар… оказался вульгарно заперт в подвале. В мышеловке.
Осмотрев дверь Шнайдер расхохотался, Судьбе определённо нельзя было отказать во вкусе и чувстве юмора: дверь была выполнена из металла – рядовая, дешевая, надёжная и замок был установлен самый дрянной, не более как финтифлюшка от честных людей. Подобные замки Шнайдер открывал "ногтем", но…
"Саквояж!" – выдохнул. События последнего часа пролетели перед глазами в ускоренном темпе: супермаркет, остроносая девчонка, кровавоглазый Глов, Коровин, стамеска, саквояж с инструментами. "Он остался у левой ножки кровати".
Саднило горло, болело сильно, во всю глубину плоти, такая боль свидетельствовала о значительных увечьях. Вместе с болью вернулась способность мыслить, удивительным образом обострились инстинкты. Шнайдер метнулся по склепу, надеясь хоть что-нибудь отыскать. Чтобы открыть замок ему требовалось немного: пара скрепок и вороток… отрез уголка полуметровой длины… или добротные хирургические ножницы… пассатижи… отвёртка… увесистый молоток… хоть что-нибудь.
Ни-че-го!
"Боже мой!" – Шнайдер вперился в фотографию Эйнштейна и в первый раз в жизни заговорил с самим собой:
– Погиб ты, кажется, – так он сказал.
Через оконце пробивался мутный свет, день неумолимо клонился к закату. Шнайдер приподнялся на носочках и ударил в оконце кулаком – толстое бутылочное стекло не выказало сочувствия.
"Не терять голову, – приказал, – и не расслабляться. Спасение придёт… неизбежно".
Труп необходимо было убрать из прохода (бог знает для чего), Шнайдер опять ухватил его под руки и обнаружил… что Глов жив. Жив! Глов открыл глаза и потянулся к убийце. Шнайдер отпрыгнул и замер остолбенело. Только теперь он обратил внимание, что из раны покойника сочится кровь: "Значит, сердце бьётся!"
Перевязочного материала не оказалось вовсе, Шнайдер разделся, снял через голову пуловер, рассмотрел его на просвет – "Не пригоден!", – стянул рубашку и майку, расчленил их на полосы. Приподнял туловище Глова, срывая пуговицы и чертыхаясь, сдёрнул и его рубашку. Действовал быстро и зло, точно состязался с кем-то, вскрывая премиальный замок. Когда голова Глова ударилась о каменный пол, опомнился – звук получился… словами не описать: гулкий, сдобный, жуткий. Почувствовал, что его сейчас стошнит, и нет на белом свете силы, способной позыву противостоять.
