«Весь наш оптимизм исчезнет, когда столкнётся с реальностью смерти…»
За два месяца до… ты прислал снимок квинтэссенции своей жизни, пометив фразой «…и это всё?»
Мне стало страшно. Совсем. И вышло то, что вышло:
И это всё?! Вам мало дней ненастных?!
И солнечных?! И чувств, как солнце, ясных!?
Морщины жизни… Что же, ясень строен,
Покуда стоек, весел и спокоен.
А нам как быть?! Ведь гоним зиму в лето,
И, огорчившись, сетуем на это.
Но сами, мы, сминаем время. Кромка
Всегда остра, да льдинка тает ломко.
Как наш намёк, на всё, что так, казалось.
А отвернёшься – сбудется, сказалось.
У мачт мечты – один навеки парус.
Попутный ветер, ванты, стеньги, старость…
«– Не заставляй меня плакать…»
«– Тьфу ты, Серёга! Да что ж такое?! Меньше всего я хотела тебя задеть… Прости, друг мой. Прости!»
«– Я не в том смысле – ведь плохие стихи не задевают – Спасибо тебе!»
Я помню твой голос. Он звучит во мне, совсем рядом, разбиваясь о лёд того озера, вид которого заставлял биться твоё сердце, суть которого теперь только одна – твоя душа.
Неужели это и вправду всё? Я схожу с ума.
Nota Bene
«Он завещал развеять свой пепел над озером Онтарио… Там есть лавочка с табличкой его друга, … <его> будет второй.»
«Обратите внимание на порванные уши, белки Дугласа часто дерутся между собой (как бурундуки).
Они ненамного больше бурундуков, но поменьше обычных белок…
Я обронил пакетик с орешками.. – у бедной белочки проблема – как достать?
Лесные крольчата подросли…, набрались опыта и кто выжил, те стали пугливыми и к себе не подпускают.
Увы, у нас зайцев нет. – Севернее – там много. У нас просто тьма диких кроликов
Кардинал – яркий, красный и прекрасный.
Я как-то попробовал покормить – у неё такие острющие коготки (про сойку).
Торонто. Зима – на улицах соли больше, чем снега
Счастье. (Снимок собаки, которая смотрит на хозяина.)»
Зависть
Шумно шагает лес, роняя звуки и ветви. Верхушки деревьев ровняют небосвод.
С тревожным хрипом о нелёгкой своей жизни, вздыхает под немые снисходительные хлопки хохлаток.
Встречая радушным теплом, провожает, пронизывая ледяным нехитрым взглядом, гонит прочь:
– Мешаешь…
Заплаканная с ночи трава не смеет молвить – о чём, а вослед – рогатины веток, подножки корней:
– Ты тут лишний, ничей…
Шмель сердИт, вдогонку сЕрдит недовольным басом. И.…хоть бы какой птичий оклик. Молчат. Только дятел, выбиваясь из общего настроения, расстроенно стонет, и вторит ему в унисон из просвета меж облаками ястреб.
Грибы несмело раскрывают зонтики очередному ливню. Теснятся, задевают друг друга шляпками, и непременно вежливо приподнимают их друг перед другом:
