Молодые люди возвращались домой в четыре утра: мокрые, грязные, шумные, иногда нетрезвые. Дик продолжала беспрепятственно ночевать у художника. По вечерам нижний ярус Центра бурлил, щеголяя новенькими револьверами и ножами. Люди начали петь, верней, тянуть и повторять фразы, инстинктивно ища ритм в повседневной речи. Фестус робко выражал надежду, что какофонию не слышно в Отделе Внутреннего Контроля.
Кампари поддался общему безумию и развесил работы Пау по стенам своей комнаты.
— В твоём положении полезней быть человеком без сердца, а ты разгуливаешь без мозгов! — напустилась на него Дик. — Ты уверен, что камердинер не докладывает контролёрам о каждом твоём шаге?
— Он не сдаёт меня, когда вы здесь ночуете, — возмутился Кампари.
— Может, сдаёт. Может, на тебя собирают компромат постепенно. По-твоему, мне мало Пау, раскидывающего рисунки по квартире и невзначай роняющего фразы типа: «Как меня достали эти жёлтые стены!»? Будь добр, не заражай его беспечностью.
Выдав эту тираду, она посрывала рисунки со стен, сунула их в руки Кампари и буркнула: «Спрячь в библиотеке».
Менее расслабленным, чем Дик, выглядел только директор Оружейного Завода. Будучи редким гостем в Центре, он навещал квартиру художника два-три раза в неделю.
— Пау говорит, Эребус разучился общаться, — рассказывала Дик. — Сначала думала, его стесняет моё присутствие. С чего бы ему меня любить? Но он недвусмысленно дал понять, что не хочет, чтобы я уходила, когда он приезжает. Я добросовестно делала вид, что рада Эребусу, а потом поняла, что и правда с удовольствием открываю ему дверь. При нём спокойно, хотя ведёт он себя странно. Изредка Пау удаётся развязать ему язык, но большую часть времени он всего лишь присутствует. Смотрит на дверь и обращается в слух. Мускулы напряжены, рука на револьвере. Он нас охраняет. Будь его воля, он сидел бы у нас ночи напролёт, не сомкнув глаз. Зрелище душераздирающее и по-своему стрёмное, но я, признаться, глубоко тронута. В конце концов, у нас с ним общие цели: Пау должен остаться в живых и на свободе.
— Пау, — усмехнулся Кампари. — Всем есть дело до Пау. Помнишь, прошлой осенью я заявлял, что на захват власти силёнок не хватит? А что теперь? Сам не заметил, как затеял переворот. Иногда думаю, всё из-за того, что Пау вышел из психиатрического отдела. Ты же знаешь, я не мыслю глобально: десять миллионов граждан — абстракция, а вот чтобы Пау мог рисовать и разбрасывать творения, где вздумается, я и вооружённым восстанием не побрезгую, и смертные приговоры буду подписывать направо и налево, если Фестус не изобретёт достойную альтернативу.
