– Это правда, – говорю я. – Это не поделки. Это что-то другое, какая-то часть его мира.
– Это часть, и она всем известна, – говорит Михаил. – Есть другое.
Михаил – математик, и только потому он увидел, что цифры и числа, которые часами пишет Апрель, – не просто так. Я сама понимаю только какие-то совсем элементарные вещи типа ряда Фибоначчи или простых чисел. На самом деле всяких таких математических штук очень много, и Апрель имеет к ним какой-то особый ключ доступа. Михаил не может ошибаться.
Значит, Апрель – савант. Саванты – это такие люди с нарушениями развития, у которых какая-то одна способность развита феноменально. Считают в уме огромные числа, или фотографическая память, или еще что-нибудь такое.
Теперь Михаил просит совета: сказать матери Апреля или не сказать?
Она сама не заметит, и учителя его, судя по всему, тоже. Михаил – воспитанный человек, он не говорит попросту: у них ума не хватит; он говорит так: они не имеют соответствующих компетенций.
Если сказать, она наверняка (и найдутся люди, которые ей помогут) сделает из Апреля такой интернет-бренд: чудо-мальчик-аутист, который умеет… Ей это понравится, она будет просто в восторге. Савантов мало, Михаил все про них прочел. Он не хочет, и сам Апрель точно не хочет. Им обоим нравится, когда спокойно, приглушенный свет, никого нет и никакого шума. Если течет вода – это идеально. И можно заниматься своим делом.
– Я еще молодой, – говорит Михаил. – Я начал делать гимнастику и есть салат и простоквашу. Я буду работать и откладывать деньги. Я понимаю, как работает биржа. Я их надежно вложу. Когда я умру, у него будут деньги и тихий пансионат на берегу реки или ручья, где он сможет счастливо ломать свои палочки, вырезать листья и играть с числами.
– Но, может быть, на основе своих странных способностей Апрель мог бы как-нибудь социализироваться? – спросила я.
– На основе его видения рядов Тейлора и Маклорена и криволинейных интегралов? Увы, боюсь, что это невозможно… Меня смущает только вот что: наука ведь часто движется вперед именно на основе изучения нарушений развития… Но я не вижу места ученых в легковообразимой рекламной кампании моей бывшей жены. И я не могу и не хочу сам… И не хочу быть лжецом. Я хочу работать. И быть с сыном. Что мне делать?
Я долго размышляла. С Михаилом очень трудно говорить. Но с ним очень комфортно молчать – редко, но бывают такие люди.
– Апрелю всего девять лет, – сказала я наконец. – Никто не знает, как повернется жизнь дальше. Вы ничего никому не обязаны говорить. Молчание – не ложь. Живите здесь и сейчас. Ешьте свою простоквашу, гуляйте и разговаривайте с Апрелем. Учите его математике и программированию – мы же не знаем, что и как он воспринимает. И пусть его мать тоже живет своей жизнью так, как она это может и хочет. Кто знает, что из этого выкристаллизуется в дальнейшем?
