Так прошло несколько лет. Он профессионально преуспевал. С Апрелем виделся регулярно, делать с ним ему было, понятное дело, нечего, но в целом они друг другу, кажется, нравились: при общении с отцом Апрель был спокойный и припадков практически не случалось. Михаил готов был с ним гулять (собирать палочки для последующего ломания), но матери хотелось все контролировать. В квартире Михаил пытался учить сына математике и программированию, бывшая жена шипела: выключи этот зомбоящик! Лучше бы научил его пирамидки собирать и ложкой есть!
По моей просьбе Михаил назвал сумму, которую ежемесячно переводит жене и сыну. Я впечатлилась. Его звали работать за границу, она говорила: уезжай, пожалуйста, сына больше не увидишь. Он любил сына, как умел, и искренне сомневался, что когда-нибудь еще рискнет испытать семейное счастье; стало быть, других детей, по его понятиям, у него никогда не будет.
Чуть больше года назад бывшая жена сказала: я сижу с ним все время как привязанная, у меня нет никакой жизни, няню можно только днем пригласить, да еще он с ними скандалит, и они отказываются.
Михаил слушал, не понимая. Ей нужно больше денег? Потом она разозлилась и сказала напрямую: ты мог бы иногда брать его к себе с ночевкой на пару-тройку дней, в Европе все так делают. Он подумал, что у нее завелась какая-то личная жизнь, и решил, что она права.
Он стал брать Апреля к себе каждые две недели на четыре-пять дней. Сын ему почти совсем не мешал. Ел пиццу и лапшу, ломал свои палочки, резал листья, сначала иногда скандалил, но, когда Михаил к нему поближе присмотрелся и понял, как что устроено, скандалы прекратились совсем.
– Я был счастлив, – сказал Михаил.
Его очень трудно слушать и понимать, если это не формулы, – я это испытала на себе, сам он это знает с детства и всегда старался никого собой «не грузить». Все держал в себе, друзей не было, математика спасала.
Апрель его слушал с удовольствием. Когда он заканчивал говорить, мальчик с приглашающей интонацией повторял последние несколько фраз: дескать, давай еще.
Впервые в жизни у него появился собеседник. Не кто-нибудь – родной сын.
– Он вырезает листья.
– Я знаю…
– Я думаю, не знаете, – влез в сумку с ноутбуком и двумя пригоршнями высыпал на ковер.
Я ахнула. Из разной бумаги, разных пород, от малюсеньких до огромных – тончайшие детали, абсолютно живая асимметрия. Диковинный листопад у меня на ковре.
– Мы с ним в ботанический сад в оранжерею ходили и в парки. Он только с натуры может, с картинок в энциклопедии – нет. Он у меня их режет, потому что знает, что я не буду, как мать или в школе, пытаться их приспособить – его это пугает почему-то, он даже говорит: НЕ поделки…
