Позади лежали лук, колчан со стрелами и фальшион. И оружие, и одежда, и лошадь с повозкой — всё было взято из имущества Эстрид. Именно на этой телеге дочь купца ещё совсем недавно проделала путь от Нортбриджа до поместья Мьёлль. А под боком у Эстрид пристроился бережно завёрнутый в промасленный холст меч Хенгиста. Девушка настояла, чтобы Халла забрала клинок. Эта вещь напоминала о любимом, чьё тело теперь гнило в особняке вместе с телами слуг. Но память нельзя было сгубить или предать, память — это всё, что осталось от того короткого счастья, которое Эстрид довелось испытать с любимым.
Телесные муки от побоев были не самым страшным, что она пережила. Унижения и боль потери сделали тусклым взгляд, исковеркали душу, вырвали с корнем и сломали детскую непосредственности и наивность, что до того момента жили в сердце девушки. Вера во всё хорошее была попрана, изгажена и растоптана чужим, жестоким сапогом.
Ехали молча. Поначалу Эстрид было всё равно, куда её везут и что с ней станет. Она желала смерти и временами злилась на бывшую служанку за то, что та не дала убийцам закончить дело — в такие моменты Эстрид лежала и тихо всхлипывала. Халла жалела её, но жалела молча, изредка поправляла плед, следила, чтобы девушке не приходилось много двигаться. Суровая северная женщина не была склонна к сентиментальностям и не умела выражать эмоции, но в глазах её читалось глубокое сочувствие к горестям несчастной. Хоть Халла и рвалась поскорее покинуть катувелланские земли и вернуться в родное племя, она не смогла бросить девушку на произвол судьбы и взяла с собой, дабы пристроить в ближайший монастырь, где по слухам находился госпиталь.
Четвёртый день тряслись по не езженой колее. По заверениям селян из поместья Мьёлль, женский монастырь находился всего в двух днях пути, но на второй день в одной из редких придорожных деревень, местные объяснили, что до обители ещё далеко, да и госпиталя там никакого нет. Халла огорчилась, но не стала менять направление, решив всё же довести девушку и отдать на попечение сестёр-монахинь. В последнем же селении, которое сегодня проехали путницы, мужики объяснили, что монастырь за лесом у реки, и до него — миль десять, а значит, близился тот момент, когда дороги бывшей служанки и бывшей госпожи разойдутся навсегда.
На очередной яме телега дёрнулась, лужа под колесом расплескалась, Эстрид поморщилась от боли. Ни с того ни с сего накатил страх. Только теперь она осознала, что осталась одна в этом мире. С самого детства заботливая рука отца, а потом любовника-графа вели по жизни юную дочь купца, оберегая от тягот и опасностей. Вряд ли она могла подумать, что однажды затеряется среди диких лесов избитая, опороченная, всеми покинутая. Мир, который простирался за пределами её уютного домика, оказался чужим и враждебным, полным насилия и боли. Теперь это был её мир, и Эстрид стала частью его неоправданной жестокости.
