Было начало двенадцатого. Народ на пляже все прибывал, и недалек был тот час, когда вся эта небольшая бурлящая вселенная вдруг закипит и растечется в собственном бессмыслии. Он опустился на траву, радуясь своему одиночеству. Подложив руки под голову, он лежал неподвижно, бездумно, с глазами, полными раскаленного неба. Шум вокруг него уже не был бурным и неистовым, как вначале, а звучал мягко, бархатисто и потихоньку куда-то удалялся. Это ровное рокотанье еще некоторое время раздражало его слух, а потом он словно невзначай заметил, как все окружающее постепенно растворяется и гаснет. Макарие уже не чувствовал себя без руля и ветрил во, всей этой смешной и невообразимой кутерьме вещей и людей. Растянувшись в тени барака, примостив голову на руку, он был просто одним из тысяч купальщиков, который бог знает почему выбрал тихий, укромный уголок и случайно заснул.
Конечно, сон был не из приятных. Ежеминутно его что-нибудь нарушало: мухи, визг мальчишек, игравших в футбол по другую сторону барака, шаги, разговоры и смех, пароходные гудки, рокот моторов и множество других непонятных звуков, смысл которых терялся почти в тот же миг, уступая место приятной, странной, отчасти кошмарной тишине, которая, хотя и потревоженная, все же совсем не проходила. Долгие часы тянулась эта мучительная пытка сном, но Макарие не сдавался. Обессиленный событиями вчерашнего дня и ночи, он лишь поворачивался на другой бок, сдвигался в еще более густую тень и снова засыпал.
Когда он весь в синяках и с замлевшими членами наконец проснулся, на пляже царила тишина. Стряхнув с ладоней прилипшие к ним травинки, Макарие протер глаза и подозрительно осмотрелся по сторонам. Не успев зародиться, сомнение исчезло: действительно, опускались сумерки,
Последние купальщики покидали пляж. Вдали тянулся хвост их вялой и уже порядком поредевшей колонны. «Пестрый муравейник», — пробурчал он вместо ругательства, по-прежнему злой на всех этих незнакомых и совершенно равнодушных людей, которые медленно двигались к городу. Только теперь до него дошло, сколько он проспал на траве у барака. Они чувствовал себя обманутым. Недовольный и немного напуганный, он встал и пошел по опустевшему пляжу к кабинам. Прошло уже два дня с тех пор, как он ушел из дому. Ни о чем другом он не способен был думать в эту минуту. Спросонья он не мог осмыслить минувшие события. Кипа измятых тысячных банкнот на столе перед ним казалась теперь нереальностью, миражем, химерой. Она была по ту сторону сна и означала поражение.
