Дородная повариха растерянно уставилась на Куини. Сказать — склонять к греху, промолчать — испугать, быть может сломать что-то важное в юной жизни…
— Это не мучительно и не страшно. А с любимым человеком и вовсе слаще меда, — наконец высказалась она и поджала губы, явно не собираясь что-либо добавлять.
— А ты с Эриком часто этим занимаешься?
Внезапно Аса почувствовала, что краснеет.
— Иисусе! Куда смотрела твоя мать? Что за вопросы ты задаешь, негодница?
— О Аса! Не обижайся! Моя матушка умерла слишком давно, чтобы я могла говорить об этом с ней. А с кем еще? Я хочу лишь понять… Неужели это так плохо?
— Муж объяснит тебе все, что сочтет нужным.
— Ага! Что ОН сочтет нужным!
— Да! И угомонись, пока я окончательно не уверилась в твоей испорченности и греховности.
Внезапно от дверей до них долетел смех. Там, скрестив руки на груди, стояла Тир.
— Ты подслушивала! — обвиняюще выпалила Куини.
— Я слышала, — уточнила норвежка. — Кто ж вам виноват, что вы трещите на весь коридор.
Куини вспыхнула, как маков цвет.
— Кто-нибудь… Кто-нибудь еще слышал?
— Гай не слышал, — поблескивая глазами, ответила Тир, и Куини, облегченно вздохнув, не стала скрывать, что ее интересовало именно это.
Воцарилась тишина. Тир уже собралась уходить, когда юная англичанка все-таки не выдержала и выпалила:
— Одного я все-таки не могу понять, как они могут делать с нами это, если предназначенный для того орган столь мягок и нежен? Гай, когда его ранили…
— Куини! — возопила Аса, вздымая к потолку руки с зажатой в одной из них поварешкой, Тир же, согнувшись пополам от смеха, вывалилась в коридор.
Аса бушевала еще долго, заставив мятежницу переделать кучу самой неприятной кухонной работы, а потом сурово приказала ей отправляться в свою комнату и молиться, чтобы Господь сумел наставить бесстыдницу на путь истинный.
Однако едва девушка переступила порог своей комнаты, руки поджидавшего ее Гая обвились вокруг ее талии, а губы накрыли подставленный ему рот. Поэтому молитвы получились долгими и более чем страстными… Вот только суровая наставница, которая все еще возилась в кухне, вряд ли осталась бы довольна ими.
— О Гай! — лепетала Куини, млея в его сильных руках.
— Маленькая моя, как же я люблю тебя, — он вновь принялся целовать ее, в то время как его рука быстрой змейкой скользнула в вырез платья девушки.
Куини ахнула, когда его пальцы несмело, словно спрашивая позволения, коснулись ее соска. Она стыдилась, но и не желала, чтобы ласка оборвалась, а потому с невинной хитростью предпочла сделать вид, что на самом деле ничего такого и не происходит.
