Толстуха хмыкнула.
— Говорят, ты голыми руками изорвал в клочья всю дружину Харальда Аттердага.
— Глупости! У меня был меч, а их всего-то человек восемь…
— Тринадцать, если верить моему мужу…
— Я не заметил, Аса. Словно с ума сошел, — рыцарь ссутулился на табурете.
— Давай-ка я тебя накормлю, сэр Гай, а потом иди и поспи в комнатке Куини — на тебе лица нет.
— Я ходил к Тир. Просил отпустить девочку домой…
— Ну и?..
— Она отослала меня.
— О-хо-хо!
— Аса, что же мне делать, ведь я люблю малышку всем сердцем… И бессилен, бессилен, бессилен! — ударяя себя кулаком по колену почти простонал Гай.
— Тир знает про ваши чувства…
— Откуда? Ведь я сам понял это совсем недавно…
— Ты дурачок, Гай. Это ни для кого не секрет. Стоит только взглянуть на вас с Куини.
— Ты думаешь, она тоже ко мне неравнодушна? — прекрасно зная ответ, но желая еще раз услышать подтверждение из чужих уст, спросил рыцарь.
Аса только смерила его ироничным взглядом.
— А то ты уже не постарался получить подтверждение этому?
Гай смутился и отвел глаза.
— Нет.
— Не-ет?
— Как я могу, Аса? А вдруг что-то изменится? За Куини могут заплатить выкуп. Она уедет… Я не имею права ломать ей жизнь, лишая чести. А так она сможет выйти замуж, и никто не посмеет обвинить ее…
— Еще один болван на мою голову! А ты не задумывался о том, что она-то, быть может, предпочтет прямо противоположное? Что ж вы, мужики, так привыкли все решать за нас?
— Попробуй за тебя что-нибудь реши! — ворчливо огрызнулся Гай, и Аса рассмеялась, гордясь невольным комплиментом.
Куини проспала почти сутки. Но утро следующего дня уже встретила как обычно на кухне.
— Бедняжечка, — ворковала Аса, тем не менее, деловито пододвигая помощнице миску с кореньями, которые следовало почистить к обеду. — Негодяй сильно испугал тебя?
— Мне было так страшно, Аса, что я почти ничего не соображала. Он был отвратителен!
— Говорила я, надо было его добить тогда же здесь на кухне!
Куини взяла в руки крепкую оранжевую морковку, но вновь замерла.
— Аса! Объясни мне… Ведь Харальд довольно привлекательный мужчина…
— Был, — буркнула себе под нос толстуха.
— Да. И у него наверняка находились женщины, готовые подарить ему свое сердце или хотя бы тело. Так зачем? Зачем причинять боль? Намеренно. Со знанием дела. Ведь, по-моему, много приятнее взаимное чувство, чем насилие…
— Ох, девочка моя! Ничего этого тебе знать и не надо. Благородная леди должна…
— Аса! Что ты говоришь такое? Что должна? Как овца покорно идти за пастухом? Почему девушкам ничего не объясняют? Это что, так мучительно и страшно, что мужчины боятся проговориться и испугать нас раньше времени?
