Прасковья Яковлевна однажды прошла этот круг, но тогда она была на 20 лет моложе и имела младшую дочь, которая тихо и незаметно помогала воспитывать Светлану. Боже мой, только теперь Прасковья Яковлевна поняла, какую огромную роль играла та девочка в семье, которую они с мужем просто не замечали! Но теперь Любы рядом не было, а значит, не было верного друга. Наконец, Свету до года нянчила нянька! А теперь что?
Ах, заставить 60-летнюю женщину целыми днями находиться наедине с трудным малышом в неустроенном доме — это живодерство.
Прасковья Яковлевна понимала, что правнуку нужна надежная семья, заботливые руки, любящие сердца, но полагала, что возраст защищает ее от подобных поручений немилосердного характера. Но нет — все произошло в худшем для нее варианте! Но не идти же теперь под поезд... Просто назло своим могильщикам надо было выжить.
Работу пришлось бросить. Потекли блеклые, однообразные адовы дни...
В доме без удобств все было неудобно — то и дело надо было выходить во двор, оставляя малыша одного. Но едва это случалось, он по-звериному чувствовал, что его бросили, и начинал кричать до разрыва связок. Не умея еще сидеть, он сучил ножками, вроде догонял ушедших, и падал с кровати. Его крики проникали во двор, настигали Прасковью Яковлевну, где бы она ни была. Из-за них она вынуждена была все делать бегом, бегом...
К тому же правнук изводил ее своим коротким сном, и она катастрофически не высыпалась. Мир казался ей зыбким и ненастоящим, укрывшимся от нее за завесой то ли дождей, то ли метелей, то ли других мелькающих материй, как будто это была не земля, а некая ее уродливая тень. Прасковья Яковлевна медленно погибала от переутомления.
Случалось, упав на кровать, она сама сутками кричала вслед за правнуком, причитала и плакала, обращаясь то к погибшим родителям, то к богу, прося о спасении. Ей казалось, что ситуация зависла в положении, в котором ей не суждено выжить, и никак не сдвигается с места.
— Господи, пошли же хоть одну душечку, которая пощадит меня! — шептала сквозь слезы Прасковья Яковлевна. — За что же ты осиротил меня и лишил жалости людской?.. — Молиться она не умела, но от того, что больше ни в ком и ни в чем не видела выхода, шептала с надеждой: — Спаси, Господи, душу мою, силы мои, разум мой.
Очень-очень медленно лето просунулось в прошлое, потянулась осень, начала заходить зима.
Кое-как Сережа привык, что его прабабушка иногда выходит из дома, но потом обязательно возвращается. Он стал понимать ее слова, что кричать не надо, надо потерпеть, и она скоро придет. Его нервозность начала терять остроту, словно он понял, что его жизни ничто не угрожает и никто не стремится от него избавиться. Ах, как остро иные дети чувствуют, что непрошено пришли в жизнь! Еще в утробе у них появляется страх за себя, и после рождения они никому не верят и боятся жить, боятся каждую минуту.
