— Да ты у меня растешь философом, — вместо ответа отец рассмеялся и все-таки потрепал мальчика по вихрам. — Прямо мудрец врожденный!
— Так вот и получается, отец, что древние иудеи все переврали, — невозмутимо продолжал Гордей, уклоняясь от отцовой ласки. — Потому что сами были кочевниками, бесполезным, паразитирующим народом! Обелить себя старались, отвести от себя подозрения, уйти от возмездия — вот и очернили Каина-земледельца, который олицетворял оседлые народы. Оболгали Каина, сказав, что он убил Авеля-скотовода, символизирующего паразитов-кочевников. А ведь на самом деле все было наоборот — это бродяга и бездельник Авель убил труженика Каина, первого хлебопашца и кормильца, чтобы завладеть его хлебом и землями. И мы подобное наблюдаем на протяжении всей истории, нам об этом говорит практика человечества. А! Как же так? Почему люди не видят неправды в этом мифе?
Дарий Глебович даже дар речи потерял от этих слов сына, так они его поразили. Особенно же тем, что были сказаны столь юным созданием. Он постарался скрыть изумление.
— Порадовались бы мама на тебя, Гордей, какой ты умный растешь! — вместо ответа заметил Дарий Глебович. — Вот ведь приметил что... Так оно и есть, дружок. А что же ты хочешь? Конечно, все дело в том, что создатели Библии сами были кочевниками. Тут как говорится, кто первым проснулся, тот и обулся. Или еще говорят — ворон ворону глаз не выклюет.
— Во-от оно что-о, — протяжно проговорил мальчишка. — Точно! Оболгали они нас, подлые... Такую вину в веках на невиновного возвели и бесстыже поддерживают ее... Совести у них нет!
— Ну, — поднял ладони вверх Дарий Глебович, — ты не очень впечатляйся. Об этом говорить вслух не принято. Знай себе, и помалкивай. Такой несправедливости ты в жизни еще много повстречаешь, очень много. А что касается иудеев, то запомни: все, ими сказанное, нельзя понимать однозначно и буквально. Опять же насчет бесполезности... Тут можно спорить, ведь Библию-то они создали...
То и дело окружающий пейзаж менялся и своими видами отвлекал мысли мальчика и его отца от беседы. Открывшиеся в этой части пути картины, возможно, и радовали бы Гордея, как и прежние, если бы тут не обозначалось повсеместное присутствие калмыков — чужой неприятной силы. Ни калмыцкие кибитки из хвороста и войлока, ни вонь их стряпни, ни они сами Гордея не заинтересовали, тем более не умиляли. Чувствовалось в них что-то лживо присмиревшее, что-то не обузданное до конца, упрямо-дикое, враждебное. И казалось, что при малейшей возможности они сбросят с себя маску и опять пойдут по людям с огнем и ором.
