Наконец, они въехали в кипчаковскую степь, где дорога стала ровнее и проще. Животные почувствовали себя веселее и повозки, словно живые, задребезжали-загалдели на кочках.
— Тут, говорят, еще и теперь пошаливают «половцы» всякие поганые — недобитки ордынские, грабители, — обратился Дарий Глебович к обозникам. — Правда ли это?
Те уклонились от прямого ответа, дабы не пугать своих пассажиров.
— Правда в другом, — сказал один из них, — что мы едем по территории, хорошо освоенной, охраняемой пограничными казаками. Но все же, да, иногда путников пробирает страх, особенно в тишине дневного безлюдья, да и ночью.
— Степь, — попутно рассуждал Дарий Глебович, — это извечная головная боль для русских людей.
— Почему? — удивился Гордей. — Здесь же столько много простора. А ароматы какие! Все время хочется вдыхать глубоко, чтобы заглотнуть больше ее раздолья.
— Согласен, дышится привольно. Да только степь издавна привлекала к себе всякую нечисть бездомную, бродячий люд, кочевников. А это же были не сеятели и не жнецы, а жестокие паразиты, обдирающие природу. К тому же людоловы презренные, воры и разорители. Тяжело было оседлому трудящемуся люду бороться с ними, вот и не шли в степь селиться — боялись.
— Неужели кочевники сами ничего для себя не производили?
— Тебе трудно это представить?
— Ну, да... — неопределенно хмыкнул Гордей. — А какой тогда смысл вообще жить?
— В самую точку смотришь, сын, — с довольным видом потянулся к нему Дарий Глебович, чтобы одобрить прикосновением. — Условно говоря, русские, как оседлый народ, были земледельцами, хлебопашцами, кормильцами от трудов своих, а кочевники — начинающими скотоводами. Было у них свое хозяйство необременительное, подвижное, как и они сами, — кочевое. Это стада лошадей, отчасти баранов. Мясо они любили, молоко у лошадей брали. Но ведь им и хлебца хотелось, и всякого другого скарба, произведенного человеком. А еще пастбища для животных свежие нужны были. Вот и разбойничали.
— А-а... вот откуда возник миф о Каине и Авеле! Получается, это не просто выдумка, это из жизни взято! — воскликнул Гордей.
— Конечно, милый, из жизни. Писание придумать нельзя было, потому что жизнь богаче выдумки.
— А точно, что жизнь богаче, отец? — задумался мальчик. — Я вот вспоминаю Александра Сергеевича... и думаю, что гениальнее: он, создатель, или его творения... Безусловно, их странно сравнивать, но ведь можно так ставить вопрос?
