нетленной для времени. Вы понимаете, о чем я говорю?
Я молча кивнул головой, а Дрожжин сказал:
Репина должен любить.
О, я его боготворю! Сказать, что люблю, — это значит ничего не сказать! — восторженно ответил художник.
Ну, тогда в музыке должен любить Глинку, правда, нет?
Ну конечно, Тимофей Яковлевич! — все с той же восторженностью ответил художник.
А в литературе — Толстого?
Толстой! .. Вы знаете, как у нас бывало в семье? .. Отец у меня был простым человеком, но когда за столом кто-нибудь произносил имя Толстого, он всегда вставал с места. Толстой для него был что бог. Да что я — выше бога!
Отец у тебя, видимо, был хорошим и умным человеком, — сказал Дрожжин.
В это время у изгороди начали драться кони, и художник, не закончив своего рассказа, побежал их усмирять.
А парень он хороший, — задумчиво сказал Дрожжин. — В феврале отличился. Тяжелые у нас шли тут бои. Как-то около него разорвался снаряд, контузило парня. Удивительно, как в клочья не разнесло. В тыл его хотели отправить после госпиталя, а он к нам пришел. Наотрез отказался уезжать с фронта. Вот какой художник! И среди них, выходит, бывают отчаянные головы. Ну, послать его стрелком больше не решились, определили в каптерку, а потом к нам прислали. Оно и понятно: у нас больше света и красок, всегда мы в пути-дороге: в дождь и в жару, в ночь и в полдень. — Дрожжин улыбнулся. — Да, парень он определенно хороший. Можно сказать, человек с мечтой. Люблю мечтателей. Я и сам такой. Вот все мечтаю добрать еще сотню томов к классикам, утереть нос нашему райбиблиотекарю — тогда и умереть не жалко.
Где-то недалеко в воздухе прожужжал вражеский разведчик и, видимо поравнявшись с передним краем, бросил зеленую ракету. Через минуту с той стороны ударила тяжелая артиллерия. Им ответили наши
батареи, и громовые раскаты орудийных залпов пронеслись над лесами.
Ну, начинается! — сказал Дрожжин и встал.
Ездовые вскочили с мест и бросились ловить коней.
Замолкла кукушка. Утихли соловьи.
Неведомо откуда на поляне на белоснежном коне показался старший лейтенант Шарыпов. Он хотел спешиться, уже закинул ногу через седло, но, передумав, вновь вдел носок сапога в стремя и пришпорил коня. Конь заплясал под ним, дико выкатив глаза.
Выходит, товарищи, нам надо поторапливаться, — сказал старший лейтенант. — Боеприпасов у них не так уж много.
Художник носился по поляне из конца в конец. Кони его куда-то ушли.
Поищи в лощине! — крикнул ему Дрожжин.
