И со всякой работой справлялись?
Справлялся, работу я люблю. . . Потому-то на- — ши колхозники и оказывали мне доверие... Я их никогда не подводил! Да и самому приятно, скажу я вам, когда справишься с незнакомой работой...
С Дрожжиным мы беседовали долго. Он рассказал о своей семье, прочитал письма от братьев, о прошедших боях поведал, пока не решился сказать:
Вот братва спорила насчет счастья. Правда, много наговорили лишнего? .. У каждого счастье по-своему складывается в жизни. Что, не так? И я счастлив, к примеру. Для меня наивысшее счастье — это оправдать доверие народа, приносить пользу общему делу... Вот работу люблю незнакомую, беспокойную. Еще люблю читать! Это уж прямо страсть моя. Без книг мне и жизнь не в жизнь. Дома у меня библиотека не хуже районной.
Мы заговорили о Льве Толстом. Толстого он знал и очень любил.
Над нами виднелся небольшой просвет голубого неба, дальше простирались темно-синие облака. Приближался рассвет летнего дня, хотя ночь черная и не наступала.
Темно-синие облака раздвигались все дальше и дальше, исчезая на горизонте, и небо посветлело, когда по голубизне небосклона вдруг точно прошлась рука неведомого художника, оставив за собой легкий мазок
светло-розовой краски. Такой же мазок вдруг неожиданно появился на другом конце неба, на третьем...
Пора вставать, — сказал Дрожжин и стал трясти «мечтателя» за плечо.
Тот хотя и приподнялся со своего ложа, но никак не мог раскрыть сонных глаз.
Спал бы лучше, — сказал Дрожжин.
Темно-синие облака стали белеть. Они белели и таяли на глазах, и голубое небо раздвигалось все дальше и дальше, пока в просвете облаков не появились темно-малиновые мазки и облака, не успевшие исчезнуть на горизонте, стали окрашиваться в малиновый цвет. Потом на небе появились светло-зеленый, фиолетовый, красный и другие цвета. Все краски на некоторое время как бы застыли, и небо показалось замерзшим, после чего началась огненная вакханалия на востоке, все краски безжалостно были стерты кистями фантастической величины, и под неистовое щелканье соловьев и кукование кукушки стало всходить солнце.
«Мечтатель» протер глаза, стал наблюдать за небом. Лицо у него было по-детски счастливое.
Я спросил у него, как это он, художник, попал в ездовые.
Он повременил с ответом, шагая взад и вперед по поляне, все обозревая небо...
Живопись — смысл жизни и мечта моя, — начал он свой рассказ. — Ездовые вот шутят, называют меня мечтателем! .. Хотя я и рисую всерьез, участвовал во многих выставках, обо мне уже есть определенное мнение среди художников, да и являюсь я членом Союза художников! Но я молод и мечтаю о настоящем искусстве! О правде искусства! .. Она, эта правда, дается трудно, приходится все время искать, учиться у жизни, учиться у классиков, переделывать и переписывать одну и ту же вещь много и много раз, бросать начатую работу, приниматься за новое полотно... И вот проходит время, тебя обгоняют, товарищи твои уже написали десятки картин, некоторые из них особенно и не задумываются над работой, пишут себе и пишут, и все это гладенько, и ровно, и грамотно, скажу я вам; но все это — обыденное искусство, в их картинах нет того вечного искусства, что делает картину
