долгая жажда весь яд собрала, разлитый по телу,
в узкое горло ее под жесткой чешуйчатой шеей.
«Если б сомненья во мне вызывали все прежние знаки
дерзости брата и гнев очевиден не был сокрытый, —
я бы уже по тому в них уверился, как ты яришься,
злобу являя его: ты выслан, словно подкопник,
рушащий вал крепостной, ты словно труба, что отряды
420 вражьи сзывает. Когда б держал ты в собранье бистонов
речь иль гелонов среди, под низким бледнеющих солнцем, —
ты говорил бы скромней и почтительнее к беспристрастной
правде. Однако тебя, уличенного в яростной злобе,
я не виню: ты исполнил приказ. Но так как повсюду
вы нам грозите и скиптр не дружбой под сению мира
просите, нет, но взявшись за меч, — иные, чем он мне,
ты передай от меня царю аргосскому речи:
скиптром, который дала справедливая доля, а также
возрасту должная честь, — владею и буду владеть им.
430 Твой же царский престол — наследство жены инахийской,
груды данайских богатств (о, я не завидую большей
роскоши!) ты получил, и ты же при знаках счастливых
в Аргах и Лерне царишь; а мы — в полях каменистых
Дирки и на берегах, стесненных эвбейским прибоем
[58],
правим, и нас не стыдит, что Эдип — наш несчастный родитель;
ты же теперь ведешь от Пелопа и Тантала
[59] знатных
предков черед, и течет Юпитер родственной кровью
ближе
[60]. Ужели снесет привыкшая к пышности отчей
здешний царица очаг, к которому сестры обычно
440 робкие руна несут
[61], который когда-то рыданьем
жалкая мать сотрясла и — из мрачных услышанный глубей
только что — старец святой! К тому же и мысли народа
свыклись уже с ярмом: отцов и люда мне стыдно, —
доли неверной они да избегнут, о сменной стеная
власти: им горько служить правителям непостоянным!
Краткий царствия срок народам погибелен: видишь,
ужас какой поразил горожан из-за нашего спора? —
Их ли во власть тебе на верную казнь я оставлю?
Брат, ты гневен придешь. Пусть я пожелаю, но сами —
450 ежели есть в них любовь, за труды благодарная — царства
мне не позволят отдать отцы…» — Не вытерпев дольше,
речи его прерывает Тидей: «Отдашь», — он промолвил
и повторил: «Отдашь, и даже когда бы железный
вал тебя окружил, и новою песней тройные
стены возвел Амфион
[62], — ни это, ни стрелы, ни пламя
не помешает тому, чтоб смыл ты дерзость и умер,
пленным венцом бия по земле, завоеванной нами.
И поделом; но скорблю я о тех, не жалеющих крови,
бросивших жен и детей для битвы безбожной, кого ты
460 гибели, ласковый царь, обрекаешь. О, сколькие трупы
