* * *
Шеп растет и меняется не по дням, а по часам.
Теперь он размером с годовалого ребенка и вырос из своего горшка. Мы с Шерил купили ему новый, побольше, и пересадили его. Пока мы это делали, он хихикал – правда хихикал.
Шерил учит его говорить.
– Скажи «мама», – повторяет она, сидя перед плантималем. Она окружила его цветными игрушками и бутылочками питательной смеси.
Теперь у нас в каюте так много детских игрушек, что невозможно пройти, не свалив кипу бумаг и не опрокинув какой-нибудь сувенир. Сегодня утром я разбил блюдце, которое мы купили с Шерил, когда воссоединились после краткого и ужасно безрадостного разрыва более чем полвека назад.
Места почти не осталось. Если Шеп продолжит расти, придется выбрасывать частицы нашей совместной жизни.
Я изо всех сил стараюсь не замечать плантималя. «Он просто подражает. У него нет нервов». Когда Шерил его ласкает, он шевелит ручками и ножками.
Когда Шерил его целует, ручки и ножки двигаются так, что это удивительно напоминает радость.
– Са-са.
Голос скрипучий и резкий. Такой звук, будто трутся друг о друга два шершавых листа. Но ритм совершенно ясен.
«Скажи „мама“».
Я поднимаю голову – у Шерил по щекам текут слёзы.
Мне здесь душно. Я выхожу из квартиры и иду куда глаза глядят.
* * *
– Ваша апелляция отклонена, – сказала наш адвокат.
Уставшая Шерил спала. Джоуи лежал в колыбели, и в тот момент его жизненные показатели были стабильны.
– Как же так? – спросил я. – И нет других возможностей?
Я толком не знаю, что испытывал. Меня не отпускала усталость, чувства притупились. Хотя появилось какое-то новое ощущение, которое я не мог определить.
– Ну, есть кое-что. Мы можем подать прошение о повторном слушании, а если это не поможет, то прошение о повторном слушании в полном составе. А если и здесь потерпим неудачу, то можно обратиться к суду высшей инстанции. Мы ещё не исчерпали все возможности.
Зато подходили к концу наши средства. Мы потратили пенсионные накопления, заложили дом и все будущие доходы и социальные пособия. И все равно оставались должны юридической фирме и больнице. Адвокат не сказала, каковы наши шансы на успех, но после каждой апелляции я понимал, что вероятность выиграть дело уменьшается.
Да и хотел ли я этой победы? Провести остаток жизни, заботясь о Джоуи, ребёнке, который, по словам врачей, никогда не будет ничего чувствовать?
И вдруг я понял, что это за новое ощущение: облегчение.
– Когда моя жена проснется, – произнес я, – скажите ей, что у нас не осталось возможностей.
