– Я так не могу. Это... – Адвокат поискала нужное слово. – Неэтично.
– Неэтично поддерживать у Шерил напрасную надежду, – возразил я. Не знаю, кого я больше старался убедить, – её или самого себя. Облегчение нарастало, как свет в конце тоннеля. – Умоляю вас. У нас ничего не осталось.
Я отбросил все сомнения.
– У нас с Шерил ещё есть надежда на совместное будущее, – продолжал я. – Но жена никогда не сдастся. Вы это знаете. Мой сын мёртв, он всегда был мёртв.
Адвокат посмотрела на меня, посмотрела на спящую Шерил, окинула взглядом беспорядок в палате, ставшей нашим домом. На Джоуи в колыбели она не смотрела.
И наконец кивнула.
* * *
Я задерживаюсь заполночь по времени станции. Гуляю по внешнему кольцу, стараясь устать так, чтобы подавить нахлынувшие воспоминания шестидесятилетней давности. Почему так трудно запомнить что-то нужное, но не выходит из головы то, что хочется забыть, что полжизни отчаянно пытаешься забыть?
Я захожу в бар. Это место с громкой музыкой и сверкающими экранами не предназначено для людей моего возраста. Но у меня есть деньги, и четыре или пять порций выпивки притупляют разум настолько, что это похоже на забвение.
Пол уходит из-под ног, и у меня мелькает мысль, что я перебрал, но тут замечаю, что все вокруг тоже падают. Огни и экраны погасли, воцарилась полная темнота.
Всеобщая неразбериха. Крики.
Загорается аварийный свет, с треском оживает система оповещения.
– Говорит начальник станции. Просим прощения. Похоже, вышли из строя несколько двигателей. Такова жизнь на краю света. Не надо паниковать, мы теряем высоту очень медленно. Мы всё исправим, как только из центра пришлют следующую транспортную колонну. Но на всякий случай вынужден попросить сбросить часть вещей, чтобы уменьшить нашу массу. К завтрашнему утру каждый должен отобрать двадцать процентов массы своих вещей для сброса. Касается всех без исключения.
Чувствуя себя в западне, я пробираюсь домой по коридорам, вокруг гудят озадаченные и сердитые голоса. Мы хотели провести на станции Шеппард свои золотые годы, но извращённое чувство юмора Вселенной не изменилось со времен Рангинуи.
– Где ты был? – спрашивает Шерил, когда я вваливаюсь в каюту.
– Надо отобрать вещи, которые выбросим утром.
– Да, я слышала, – отвечает она. – Это передавали повсюду.
Я осматриваю комнату. Всё здесь хранит память, напоминает о событиях, которые хочется помнить, и удерживает от нежеланных воспоминаний. Вот голография, на которой мы с Шерил ныряем на Большом Барьерном Рифе; награда Шерил за сорок лет блестящего преподавания; билет на первый спектакль, на который мы сходили, когда... наконец расплатились с долгами.
