Она помедлила, поглядела в бокал и поставила его, так и не прикоснувшись к нему губами. Достав из кошелька пару сильно потертых бумажек, она положила их на стойку. Потом, высоко держа голову, прошла через зал к двери.
И когда она подняла руку, чтобы коснуться створки, я в первый раз заметил блеск обручального кольца на ее левом безымянном пальце.
Я посмотрел на Уэлдона. Он все еще не спускал глаз с двери, за которой скрылась незнакомка, и, прищурившись из-за дыма, я подумал, что лицо у него стало более живым, чем было, когда он шел к пианино.
Неудивительно. За несколько коротких минут силой своего гения он вывел человека из дантова круга отчаяния к надежде…
Насколько я мог судить, в зале никто, кроме меня, не имел ни малейшего понятия о том, что произошло мгновение назад. Скорее всего, и сама женщина не знала, как и почему совершилось ее чудесное преображение.
Около минуты Уэлдон наслаждался своей победой. Затем радостное удивление исчезло, на его лице опять возникла защитная маска, его взгляд вновь начал изучающе скользить по залу. Видимо, случившееся не было для него откровением. Его глаза нашли меня.
И задержались на моем лице.
Я выдержал это испытание, стараясь казаться равнодушным и ожидая, что взгляд скользнет дальше. Но нет. Тема, которую Уэлдон начал наигрывать, обрела вопросительную интонацию, а брови музыканта приглашающе приподнялись.
Я заколебался, в моем мозгу вихрем проносились все грозные официальные предупреждения. Даже профессиональные наблюдатели времени чураются личных контактов с «туземцами», а я уж никак не профессионал. Добавьте к этому, что Уэлдон уже продемонстрировал свою способность воспринимать психическое состояние других людей… Нет, бесспорно, благоразумие требовало остаться сидеть, где сидел.
С другой стороны, я никогда не умел следовать требованиям благоразумия. К тому же я вел здесь игру, основанную на рискованнейших допусках, так что одним опасным шагом больше, одним меньше — разница невелика.
А потому я взял свой бокал и неторопливо перешел к пустому столику чуть позади пианино.
— Меня зовут Уэлдон, — сказал он. — А вас?
— Называйте меня Зигмундом, — ответил я. — Мне нравится, как вы играете.
— Спасибо, — кивнул он, и его пальцы прибавили быструю вариацию к тому, что он играл: она прозвучала музыкальным выражением его благодарности. — Зигмунд… как Зигмунд Фрейд? Или Сигмунд — как трагический герой «Саги о Вёльсунгах»?
— Ни то, ни другое, — сказал я, поморщившись: образ трагического героя привлекал меня меньше всего. — Просто это имя означает «победоносный защитник»… Вижу, вы очень образованы.
