2
Да, нужен желчный стих, змеиный взор,
чтоб разглядеть столетие в упор –
и вдруг понять: с младенчества живем
мы с мертвым телом в леднике одном –
и дышим тленом, пленом, тишиной,
наркозной тьмой, морозной сединой,
а лютой справедливости звезда
всё норовит нам выколоть глаза –
дабы сиял, отныне и навек,
свежедобытым антрацитом снег...
Ты жив еще, ты молод, но заметь:
какое молодое слово – "смерть".
3
Какая сухость языка –
почти на уровне распада
души! И Кронверкского сада
какая смертная тоска!
Какое хрупкое стекло
стихотворения пустого,
когда уже не просто слово,
а просто смерть глядит в окно!
Когда, поникнув головой,
роняет трепетное злато
распятый клен – едва живой...
Какая страшная расплата
за тяжесть лиры роковой!
1975 – 1977
* * *
Четыре цвета Евридики нежной –
зеленый, синий, желтый, водяной...
Стоит кувшин расколотый прибрежный –
слоистый, твердый, горький, слюдяной.
Выходит к морю хор темно-зеленый –
коряв, разлапист, скуден, невысок.
И, словно полумесяц искривленный,
горит колючий розовый песок...
Возьми свирель из камыша речного,
безумный мальчик, веточками рук –
и затанцует бабочками снова
легчайший, легкий, золоченый звук!
июль 1975
* * *
О, я устал от близости Летнего сада,
от сумрака тусклого речного гранита,
но этот город – моя единственная отрада,
моя звезда путеводная, моя планида.
Выгнутые, золотые, витые – как запятые,
мостики над гниловатой влагой канальной.
В неба легкие своды – серебряные, литые –
играет собор Николы, ящичек музыкальный.
О, как много правильности, света и холода!
Всё это заметено листвою всегдашнею...
Ах, ты, мое ленинградское сусальное золото,
в этой твоей сказочности и умереть не страшно.
июнь 1975
* * *
Как сладко на грани распада
ласкать уходящую жизнь –
прохладу ветвистого сада,
текущего в голую высь,
холодные тучи над миром,
над голым гранитом седым,
омытым голодным эфиром –
холодным, седым, молодым,
и тот эллипсоид стеклянный
трамвая за пленкой дождя,
без коего в нашей туманной
вселенной и выжить нельзя.
июнь 1975
* * *
Поговори еще! – Звезда.
Звезда. И снег. И снег.
И снег. И стужа. И звезда.
И темнота. И снег.
Поговори еще! – Звезда.
И свет. И снег. И свет.
И снег. И темень. И звезда.
И свет. И тьма. И свет.
И снег. И свет. И снег. – Хоть так
еще поговори! –
И свет. И снег. И свет... Но мрак –
снаружи и внутри.
декабрь 1975
* * *
Старик Державин сух,
хотя розовощек, –
как дерево, как сук,
как пушечный расчет.
А Батюшков речист,
и нежен, и лукав –
как рощи и ручьи,
