— Вот, — произношу я одними губами.
И, прокашлявшись, говорю:
— Всё, Белли, всё. Ветер кончился.
— Не надо туда ходить! — шепчет Понч. — Не ходите туда, сэр Алонсо! Ничего хорошего там нет, говорю вам. Давайте пересидим здесь.
На всякий случай я толкаю дверь за его спиной. С таким же успехом я мог толкнуть и каменную стену. Она даже не дрогнула.
Кажется, мне тоже всё это не нравится. Но я уверяю себя, что не боюсь. Я не привык бояться того, чего быть не может, — говорю я себе.
— Ладно, приятель, — обращаюсь я к толстяку. — Ты посиди здесь. Не выпускай из рук пушку — это тебя ободрит.
— Нет! — бормочет он. — Не надо! Не ходите туда! Я не буду один! Зачем туда идти? Зачем?
А правда — зачем? Вряд ли там найдётся что–нибудь интересное. И съестного там не может быть, если уж тут его не нашлось.
Но подняться туда необходимо. Хотя бы затем, чтобы… Чтобы — что?
Чтобы точно знать, что мы тут одни…
Эй, приятель, да ты вот–вот наделаешь в штаны! Не ходи туда.
Выдернув из кармана ствол, я решительно направляюсь к лестнице. Толстогубо хлюпая и причитая Белли плетётся за мной.
Лестница скрипит так, что черти в аду проснулись и, помешивая кипящую смолу, таращатся на нас. Удивительно, что ступени выдерживают, особенно пыхтящего у меня за спиной толстяка.
Не втором этаже нет ничего кроме сундука и старого разбитого шкафа с отломанными дверцами. На всякий случай я открываю сундук. Пыль. Только пыль. И запылённая пустая бутылка странноватой формы.
Лестница, уходящая выше, становится всё хуже. Каждый раз ставя ногу на очередную ступеньку, я боюсь, что та сейчас хрупнет, провалится под ногой, и я полечу вниз.
В какой–то момент так и происходит. Только вниз проваливаюсь не я, а Белли. Он успевает схватиться за перила.
С грехом пополам мы добираемся до третьего — последнего — этажа. Обстановка здесь потеснее. Приставная лестница, чтобы забираться в лаз, ведущий под крышу. Узкий топчан. Небольшой круглый стол. Шкаф, заставленный книгами. Возле узкого оконца, за которым уже темнеет, стоит кресло качалка.
Старик, сидящий в кресле, совершенно сед, одет в старинный полуистлевший камзол с остатками пышного воротника. Он сидит спиной к нам, смотрит в окно. Какого чёрта можно там увидеть, кроме снежного марева?..
— Это тот старикан, — шепчет сзади Понч, и я слышу, как он тянет курок своего револьвера. — Тот, что стоял на лестнице.
— Привет! — говорю я.
Старик не отвечает, не поворачивается, не вздрагивает. Сидит и мерно покачивается — скрип–скрип… скрип–скрип…
