Война кончилась. Конь возвратился домой и занял своё место в конюшне, наслаждаясь жизнью, покоем, светом, льющимся из окошка, и благоухающим сеном, которым всегда была полна его кормушка. По утрам он, как всегда, скакал на учебный плац, а по вечерам чаще всего отдыхал в конюшне. Летом там было прохладно, зимой — тепло. А время шло… С годами угасали его силы и молодость. Подступала старость. Теперь после скачки ноги коня дрожали, шея не выгибалась так гордо, как прежде, глаза стали видеть хуже. Как-то раз он споткнулся и упал вместе со всадником. Правда, он тут же вскочил, но с тех пор хозяин ездил на нём значительно реже и только шагом. А затем и вовсе перестал.
Правда, каждое утро он заходил в конюшню, ласково трепал боевого друга по шее, а затем приказывал солдату прогулять его по двору. Но вскоре коню совсем расхотелось выходить из конюшни. Ему нравилось только одно: безмятежно жевать, плотно закрыв глаза под льющимся из окошка тёплым дождиком солнечных лучей.
Однажды двери конюшни широко распахнулись, и двое солдат ввели молодого, всего в пене, горячего жеребца. Генерал лично указал, как разместить лошадей: старого коня отвести подальше в угол, а молодому освободить место прямо под оконцем. Старик встрепенулся, будто в нём вновь пробудилась кипящая сила молодости, задрал голову, посмотрел на хозяина и затем уж не сводил глаз с вытеснившего его пришельца. Когда все вышли и заперли двери, чужак поднял морду и потянулся к сену, которое ранее принадлежало безраздельно только ему одному. Он не стерпел, взметнулся, разорвал цепь, бросился к незваному гостю и укусил его в шею. Их тотчас же разняли, и старого коня впервые в жизни наказали: солдат дважды ударил его хлыстом. На рассвете следующего дня снова пришёл генерал, приказал оседлать молодого скакуна, вскочил на него и умчался. Старый конь повернул голову и долго смотрел им вслед.
С тех пор обе лошади ежедневно меряли друг друга злобными взглядами. Иногда старый конь собирался с силами и пытался наброситься на молодого. И его снова били хлыстом, после чего он успокаивался и как ни в чём не бывало принимался покорно пережёвывать сено.
Прошло ещё какое-то время, и вот однажды вечером молодой жеребец вытянул шею и внимательно уставился на старика. Тот на мгновение замер, будто не зная, на что решиться, но затем, почуяв явственнее, чем когда-либо, аромат полей, напоминающий ему о табуне и лошадях, которых он так давно не видел, тоже вытянул шею и прикоснулся мордой к соседу. Так они постояли, а потом старик напрягся, вырвал кольцо цепи и, встав рядом со вчерашним врагом, принялся мирно жевать вместе с ним. С тех пор их больше не привязывали.
