— Не задерживайся! — вдруг откуда-то, словно из иного мира, окликнул ее Дормидонт.
Христина с благодарностью вызволилась из наважденного плена и потянулась к Дормидонту.
— Вы — прелесть! — заявила она.
— Ну да, — смутился Дормидонт. — Нам надо к другу зайти. К Василию Бодрову. Он должен знать, где сейчас в городе можно выкинуть мусор. А там и посмотрим… — с последними словами Дормидонта улетучился и последний полупрозрачный кусок наваждения.
Христина твердо стояла на ногах.
— Пошли, — так же твердо сказала она.
Дом Василия Бодрова выходил углом к парку и имел с этого угла лестничную шахту цилиндрической формы. На всех маленьких площадках перед дверьми валялись признаки человеческого присутствия — бутылки, пустые пачки сигарет, пластмассовые стаканы, вилки, консервные банки и окурки. Стены покрывало творчество юных. Иногда весьма любопытное. Снизу до последнего этажа вела написанная в одну строку поэма о любви, смерти и смысле бытия. Оканчивалась она довольно-таки пессимистически: автор писал, что у него кончается кровь и он вынужден умереть прежде своей поэмы, не досказав ее до конца. Христина прочитала и даже легонько всплакнула. Дормидонт протянул ей платок.
— Да ведь это твой платок, ты, небось, им не раз пользовался, — с подозрением отнеслась ко вполне благородному жесту Христина.
— Не хочешь, как хочешь, — заметил Дормидонт и позвонил в средний из трех звонков, расположенных по вертикали.
Сначала была окоченевшая трупная тишина. Дормидонт снова потянулся к звонку. Но неожиданно тишина ожила странным шумом. Создавалось такое впечатление, что за дверью из варяг в греки путешествуют доблестные варяжские гости, волоча корабли по скрипучему полу. Грохот докатился до двери и затих.
— Кто там? — послышался голос.
— Это он, — кивнул Дормидонт, обращаясь к Христине, затем обратился к двери: — Это я, Дормидонт. Я не один, я с симпатичной гостьей.
Дверь отворилась. За ней находилась сидячая ванна на колесиках, доверху наполненная водой с душистой розовой пеной. В ванне сидел человек с русыми завитыми волосами.
Уши у него были оттопырены и он умел ими ловко двигать, да еще с треском. При виде гостей он сразу же встрепенулся, выпятил кудрявую грудь и показал Христине все свое искусство. Дормидонт наблюдал за ним с нескрываемым чувством ревности, а Христина — с изумленными глазами и чувственно полуоткрытым ртом.
— Проходите, чего стоять, — наконец пригласил Василий.
Христина вошла первой и пожала высунутую из пены руку. Дормидонт только вяло взмахнул раскрытой ладонью.
