Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ - Вацлав Серошевский

На дальнемъ сѣверѣ есть глухія, таинственныя мѣста, о которыхъ туземцы говорятъ неохотно, на вопросы отвѣчаютъ уклончиво.

– Кто тамъ былъ? Туда развѣ вѣтеръ залетаетъ или перелетныя птицы садятся! Тамъ все вода! – говорятъ они.

Дѣйствительно, тамъ все вода. Тамъ царство озеръ.

Вездѣ мерцаютъ ихъ блѣдные, блестящіе лики, а надъ ними виситъ небо блѣдное отъ ихъ отраженій. Среди голубыхъ пространствъ причудливо вьются жилы болотистой, размокшей земли, кое-гдѣ выростаютъ лѣса и кустарники, рѣдкіе, точно ворсинки на щупальцахъ морскихъ чудовищъ. Только тамъ, гдѣ чуть подымаются небольшіе бугры, являются болѣе крупныя и здоровыя деревья. Кое-гдѣ небольшая рѣчушка соединяетъ два водоема и своимъ журчаніемъ нарушаетъ однообразіе стоячихъ водъ. Глазъ теряется въ жемчужныхъ, бѣлесыхъ даляхъ, гдѣ чернѣютъ слабо намѣченные темные острова, полуострова и сизые далекіе мысы тщедушныхъ береговъ.

Страна эта – владѣніе безпредѣльной печали.

Печаль эту создаетъ, конечно, не обиліе воды, а характеръ ея береговъ. Воды тамошнія поражаютъ не въ бурю, когда ходятъ по нимъ крупныя волны, не въ ясные дни, когда ихъ тихо уснувшія зеркала нѣжно ласкаетъ солнце, и онѣ жадно слѣдятъ за бѣгущими надъ ними облаками; не въ лунную ночь, когда свѣтъ мѣсяца кладетъ на нихъ дрожащую дорожку, и тысячи звѣздъ проникаютъ лучами въ ихъ черную глубь, – воды здѣшнія больше всего трогаютъ своимъ видомъ въ обычные, сѣрые, слегка вѣтренные дни, когда, разбитыя на мелкую рябь, онѣ съ мягкимъ шумомъ ласкаютъ окружающія ихъ противныя болота. Нѣтъ у нихъ красивыхъ береговъ, нѣтъ утесовъ, обрывовъ, нѣтъ скалъ и гранитовъ. И онѣ кажутся благодарными даже этимъ окружающимъ ихъ отбросамъ земли, словно понимаютъ, – что еслибъ ихъ не стало, лазоревые водоемы опорожнились бы, потекли бы въ океанъ, для всѣхъ одинаково горькій и равнодушный. И онѣ жмутся къ болотамъ, вбирая ихъ муть, плещутся въ грязныхъ, измятыхъ мхахъ. Мертвенно-сѣрая гладь водъ ничего тогда не отражаетъ. Сѣть некрасивыхъ морщинъ и ржавой пѣны плыветъ по нимъ съ вѣтромъ, и только въ говорѣ волнъ слышится безутѣшная грусть.

Такъ живутъ тамошнія, озера.

Зимою все умираетъ, все исчезаетъ подъ толстыми покровами льда и снѣга; все превращается въ молчаливую, бѣломраморную усыпальницу, накрытую студенымъ небомъ. Рѣдкіе, заиндевѣлые лѣса точно паутина чуть отмѣчаютъ на снѣгахъ свой кружевной узоръ; густой, неподвижный воздухъ давитъ все съ силой крѣпкаго хрусталя. Солнце всходитъ безъ блеска и сейчасъ же закатывается. Длинныя ночи, – внизу мрачныя и туманныя, вверху сіяютъ – фосфорическимъ блескомъ. Эти ночи царятъ тогда надъ землею. Ничто не нарушаетъ глубокой тишины. Развѣ гулъ трескающейся отъ холода почвы, подобно грому, прокатится судорожно по окрестностямъ, – и больше ни звука. Тихо. Слышно, какъ шелестятъ летящія къ землѣ звѣздочки инея, и холодно, – такъ холодно, что путникъ почти радъ безлюдію, радъ, что никто кромѣ него не страдаетъ отъ этой невыносимой стужи.