Рыдая взахлеб в ту последнюю ночь, она налегала на весла. Одиночество скрутило так, будто незнакомая утопленная кошка была завершающим витком узла. Мэл старалась не думать о последних секундах ее жизни. И о том, что Джоанна умирала так же, тоже старалась не думать.
Вокруг было тихо и безветренно. Гладь озера не шевелилась, и Мэл догадывалась, что причиной тому - безразличие, весьма естественное в подобные мгновения. Доплыв до берега, она привязала лодку, с трудом доволокла ноги до машины и рухнула спать. Всю жизнь она боялась оказаться в такой ситуации: не только уснуть за рулем, но вообще, выбраться из забытья и увидеть мир сквозь лобовое стекло, - в первые мгновения пробуждения всегда несешься навстречу чему-то. Но бороться сил не было.
Она проснулась и конвульсивно отдернулась на спинку сидения: два движения на один кратчайший интервал времени. Сердце колотилось, во рту было сухо. Но спустя несколько минут, созерцая безмолвную, залитую солнцем немецкую глубинку, она уже не ощущала ни того ни другого. Наоборот, к ее изумлению, Мэл почувствовала себя лучше; и что очень было важно, - спокойнее.
Думать и вспоминать об этом она старается как можно реже.
Естественно, задача не вспоминать никогда не решаема. Она посещает терапевта, - не регулярно, да и не ради своего блага, признается Мэл себе, а ради Джо, - и вот тогда это и всплывает. Иногда удается избежать подробностей тех происшествий; но когда другого развития нет, Мэл приоткрывает перед своим терапевтом завесу, всего на чуть-чуть. Она разработала систему кодирования, говорит расплывчато, повторяет, что думает, что видела, не пренебрегает сопоставлениями и метафорами. Женщина, ее консультирующая, считает, что клиентка пытается выразить свои экзистенциальные страхи.
Жизнь движется вперед, чередуя радостное с терпимым и горестным. Рождество было серьезной проверкой на прочность; Мэл написала письмо родителям Джоанны, но ответа от них не получила. Такой поворот не укладывался в голове. Все праздники она пила, - чем огорчала отца, - и плакала подолгу. Ночами ей снилась темная обезьянья фигура, потерянно бродящая среди деревьев.
Но волна кошмаров схлынула. Да, они приходят время от времени, - но это уже просто сны. Дурные, но все-таки сны. Как никак она приносила тогда жертву.
Как работница Мэл тихая и всегда сосредоточенная. Верстка текста требует от нее тех качеств, которые желанны ей самой.
Город побуждает ее меняться. Да и разве можно не меняться? Сколь бы значительно и сильно не было событие, опустошившее ее саму и ампутировавшее все ее связи с миром, сколь бы не велика была ее утрата, - жить такими реалиями изо дня в день невозможно. Бесспорно, что в момент, когда видишь что-то, что не можешь забыть или убедить себя, что видел другое, превращаешься в соляной столб. Но тем удивительнее чувство, когда ты волнуешься о плате за проезд или бесишься от бюрократической волокиты, - одним словом, когда жизнь одушевляет тебя.
