Рельсы - Чайна Мьевилль

^{>Из архивов Филантропического Общества Стреггейских Кротобоев}

Перед нами история окровавленного мальчика.

Вот он, стоит, качаясь, точно молодое деревце на ветру. Он весь, весь покрыт чем-то красным. Ах, если бы то была краска! Вокруг его ступней натекло по красной луже; неизвестно, какого цвета была его одежда раньше: сейчас ее покрывает быстросохнущая алая корка; волосы тоже все в запекшейся крови и торчат.

Выделяются лишь глаза. Белки горят на багровом лице, как две лампочки. Страстный взор устремлен в никуда.

Однако все не так ужасно, как кажется. Мальчик не одинок; со всех сторон его окружают такие же красные, мокрые насквозь люди. И все весело поют.

Мальчик растерян. Ничего не решилось. Хотя он ждал. Надеялся, что этот миг принесет ему ясность. Однако в голове у него по-прежнему пустота, точнее, всякая всячина.

Но мы оказались здесь слишком рано. Конечно, начать можно с любого места: в этом заключена красота пути, в этом его суть. Однако от выбора исходной точки зависят дальнейшие повороты, а предстоящее нам ответвление не самое лучшее. Итак, возвращаемся: машина, полный назад. Назад туда, где мальчик еще не был окровавлен; там мы сделаем небольшую паузу и снова двинемся вперед, туда, где он стоит сейчас, среди крови, песен, хаоса, с большим знаком вопроса в голове.

Остров мяса!

Нет. Еще назад.

Огромный труп, застилающий горизонт?

Еще дальше.

Вот. Мы отмотали несколько недель, туда, где было холоднее. Дни проходили в бесплодных скитаниях по горным ущельям, в синей тени нависших ледяных утесов, откуда они лишь недавно выбрались под серое, как кремень, небо. Мальчик, тогда еще не окровавленный, наблюдал за пингвинами. Его взгляд перебегал с одного каменистого островка на другой; скалы щетинились птицами, которые, оправляя свои маслянистые перья, стояли, сбившись в кучу для безопасности и тепла. Он наблюдал их уже не один час. Когда у него над головой вдруг ожил громкоговоритель, мальчик вздрогнул. Это была тревога, та самая, которой ждал он, ждали все на «Мидасе». Сначала раздался громкий треск. Потом из него вынырнул голос:

— Вон он!

И тут же началась суета. Швабры были брошены, гаечные ключи отложены, недописанные письма и недорезанные деревянные фигурки рассованы по карманам, невзирая на невысохшие чернила и стружку. Скорее к окнам, к перилам! Все высунулись навстречу хлещущему в лицо ледяному ветру.

Взгляды всей команды были устремлены мимо больших клыков сланца — туда, откуда дул ветер. Головы качались в такт движению «Мидаса». Птицы с надеждой кружили над ним, но никто им ничего не бросал.