Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 66
— Почвенная, — говорю. — Тебя бы столько лет на привязи подержать. Вы в училищах нахватывались ума, а я только и знала зыбки качать да вас обстирывать.
Кажется, мой упрек тронул его.
— Верно, Танюша, из-за нас недоучкой тебя оставили. Дело это поправимое: я тебе «Университет на дому» выпишу. По книжкам будешь учиться.
Пообещал — и забыл.
Думали, что, как и старшие братья, поступит он куда-нибудь поблизости на службу, но он неожиданно для всех, пожалуй и для себя, поехал в Казань и поступил в университет.
Настоящий, не «на дому».
Заведующие складами подолгу на Рябиновой Гряде не заживались: место глухое, красотой природы не всякого надолго привяжешь. Дела в зимнее время не было, разве когда отпустить лесорубам топоры, пилы, рукавицы. Послабее духом которые и поскуднее умом начинали пить и куролесить по Гряде; эти особенно скоро пропадали из виду.
Приезд нового заведующего был событием в нашей однообразной жизни. Что за человек будет нашим соседом, много ли навезет с собой добра, главное, не окажется ли богатым книгами.
Ближайшим к нам складом ведал степенный бородач, говоривший медленно и веско. Заговори при нем, как хорошо сейчас за Волгой в лугах, сколько цветов, он деловито и серьезно заметит:
— Да, места скотопитательные.
В бумагах любил везде ставить номера: «В текущем году № 1929 отпущено 75 № пил…» К вечно зябнувшей бессловесной жене относился пренебрежительно, тыкал на нее большим пальцем через плечо или показывал локтем и в десятый раз осведомлялся:
— Знакомы? Супруга. Житейская попутчица.
В середине лета его перевели куда-то; в один день собрал он свои кочевые пожитки и уехал. Заместил его бритый, с тугими синими щеками толстяк Петр Ильич Муфелев. Приехал он с женой Ларисой Аркадьевной, о которой все думали сначала, что это его дочь, такой была она рядом с ним юной и свежей.
Витюшка и Проня, как-то незаметно успевшая догнать меня ростом, бегали глядеть, когда подчалила завозня с муфелевским добром, потом возбужденно рассказывали, сколько ящиков, тюков, сундуков навез новый заведующий. Володька стоял в стороне с раскрытым учебником, вид у него был такой, словно теперь ему ничто, кроме науки, не интересно: готовился в лесной техникум и важничал перед нами.
Проня висла на мне и ахала, какая модница у нового заведующего жена.
— Юбочка клеш, кудряшки, ноготки розовые…
Вите новая жительница Гряды не понравилась.
— Так, сорока. Прыгает да стрекочет.
Первые дни я только издали видела Ларису Аркадьевну. То на горе мелькнет ее цветастый платок на плечах, — цыганки любят такие; то на самой кромке горного берега маячит ее чуть различимая снизу фигурка; то стоит в одном купальнике на носу лодки и потягивается, как Галатея с открытки, на которой Паня прислал нам из Казани новогоднее поздравление. У ног статуи размашисто подписал: «И я, как Пигмалион, ищу свою Галатею». Пришлось мне тогда допытываться у библиотекарши в Кряжовске, кто это такие. Купальник у Ларисы Аркадьевны светло-желтый, и она кажется совсем голой. Мужики неподалеку разгружают баржу, похохатывают, задирают начальникову жену непристойными шуточками. Ей хоть бы что, охота, мол, пялить глаза, пожалуйста. Оглянется, скажет что-то, должно быть, дерзкое, в ответ послышится густое ржанье, а она раскинет руки, будто вот-вот полетит, как чайка, позолоченная солнцем, и лихо кинется в воду вниз головой.