Когда мне было 19 | страница 53



Инженерные войска. Значит, в военкомате меня обманули. И чему я, собственно, удивляюсь? Им ведь главное — любыми способами доставить призывника к распорядительному пункту, а уж там за нас брались такие, как майор Некануров и прапорщик Сидоркин. Вот облом! Уж лучше бы мне не приходить в тот чёртов военкомат! Но был и положительный момент — вечером мой поезд! Ура!

«Лавренёв Дмитрий — солдат инженерных войск» — постоянно проговаривал я и сам себе не верил. Было единственное желание — вернуться домой и жить прежней жизнью (ключевые слова, отличающие эти два этапа моей жизни — жить и выживать).

Но чудо и не собиралось происходить. Спустя часик группу будущих солдат инженерных войск вызвали к жёлтой линии перед окном штаба. Снова проверили наличие всех призывников и приказали разойтись. Пока никто не сбежал. Хотя, если бы метровый бетонный заборчик, что возле турников, имел зрение, то видел бы сотни ног, перемахивающих через него и бегущих навстречу эйфорической свободе и новым проблемам, которые она несёт. Безумно рад, что уезжаю сегодня. Ещё день на распределительном пункте я бы вряд ли выдержал. В уме зарождались мысли о мести за разбитый организм и надежды на лучшее будущее.

Сопровождающим назначили некоего полполковника Гриневича и сержанта Кузьменкова. Они не заставили себя долго ждать. Быстрее Воеводина явились из дверей штаба. Подполковник Гриневич был колоритной и запоминающейся фигурой в этой истории. Лысый накачанный мужчина лет 45-ти с высокомерной любовью к собственному «Я». Бросив уничижительный, господствующий взгляд в сторону первого бокса, где сидели я с ребятами, он упёр руки в боки и принялся строить будущих солдат инженерных войск. Приказ мы выполнили оперативно и без лишней суеты. Ещё бы! Кому охота на морозе коротать время? По взгляду новоиспечённого командира можно было прочитать: «Боже! Что за сборище уродов?»

Чуть позже явился и сержант Кузьменков. Удивлению не было предела. Да ведь это тот самый солдат, с которым мы уже вторую ночь дрались. Ему ещё Федяев оторвал погоны и заставил есть. Сержант меня также заметил и, ручаюсь, от ярости, готов был сожрать свои погоны вновь. Я, забыв о возможности моргать, зло смотрел на сержанта, а он, не отводя взора, смотрел на меня. Месть, усевшись на моём левом плече, шептала:

— Давай, Дима, отомсти ему за свою кровушку! Разве можно это терпеть?

И вправду. Ещё никогда я не пускал подобные ситуации на самотёк. Но мысли мои быстро испарились, как только подполковник Гриневич стал произносить свою речь: