— Куда мы едем? — спрашиваю у бабушки.
— К сородичам едем, сынок. Вот сейчас выйдем на Хор, повернем влево и увидим юрты.
С каждым новым перекатом мы словно падаем под гору. Когда сукпайская волна вынесла нас на большую реку, я увидел широкую долину, справа окаймленную цепью скалистых гор, слева — густым лесом. Синяя просторная даль открылась впереди. Хорская вода глубока и прозрачна. Так вот где живут наши сородичи! Дым от костров струится над лесом. Первый раз в жизни я вижу сразу несколько юрт, возле которых толпится народ. Громко лают собаки. Отовсюду слышатся голоса:
— Никида эмэктэ?[26]
— Сукпайские люди приехали. На берегу становится шумно.
— Как живете? — спрашивает кто-то.
— Ничего живем, — отвечает отец. — Немножко голодаем. Вода унесла нашу юрту, все погибло.
В толпе я замечаю одного человека. Медленно продвигаясь, он идет, заложив руки на спину, важно курит длинную трубку. Это старшинка Чингиса Кимонко. На нем красивый халат, подпоясанный кожаным поясом. Сбоку торчат два ножа. Сам он низкого роста, но крепкого телосложения. Лицо у него круглое, как луна. Голова почти совсем лысая, только на висках щетинится седина. Усы острижены коротко, на подбородке жиденький пучок волос.
— Багдыфи! — говорит он моему дедушке и становится перед ним на колени.
Дедушка поднимает его:
— Вставай!
Они обнялись. Я понял, что при встрече сородичи именно так и делают: перед старшими по возрасту становятся на колени. В следующую минуту у ног Чингисы очутился мой отец. Чингиса поднял его и поцеловал. Потом отец шепнул мне на ухо:
— Поклонись этому дедушке.
Я проделал то же самое, что и отец, но, по-видимому, гораздо усерднее, так как несколько раз стукнулся лбом о камни.
Чингиса засмеялся:
— Встань, парень! Хорошо. Быстрее расти. Надо наш род защищать. Будешь с Кялундзюгами драться, как я. Вот смотри! — Он провел перед моим лицом рукой с изуродованными пальцами. — Видишь! Это я закон Кимонко защищал. А это видишь? — наклоняя голову и сверкнув лысиной, на которой багровел шрам, продолжал Чингиса, — тоже закон Кимонко защищал. Дрался с Кялундзюгами. Палками били, когда слово не помогло. Запомни, бата, Кимонко — это одна сторона, одни законы. Кялундзюга — другая сторона, другие законы.
Мне стало как-то не по себе. Лицо Чингисы показалось чужим, неприятным. Зачем он говорит это? Неужели большие люди тоже дерутся? Я хотел бежать. Но тут Чингиса подвел ко мне мальчика и сказал:
— Это Кяундзя. Будьте друзьями.
