Послышался скрежет отодвигаемого засова, и дверь медленно открылась. На пороге стоял плюгавый — другого слова и не подберёшь — тип, ростом с Беатрис, то есть с меня нынешнего. Лица его видно не было, оно скрывалось в тени, так как факел горел позади плюгавого, но голова казалась непомерно большой для столь хилого тела. А вот позади него стоял смахивающий на гориллу здоровяк, он и держал факел в своей огромной ручище. А на лице его красовались три багровые царапины.
Так вот кому я расцарапал морду, прежде чем потерять сознание. Да уж, с таким бугаем и Симону было бы справиться нелегко, даже с использованием приёмов боевого самбо. Мне почему-то казалось, что этот верзила с длинными ручищами будет даже опаснее Демона Африки. Ещё им горбатился, как Квазимодо. Во, точно, пусть будет Квазимодо.
Вот только непонятно, кто из них Мясник, если он вообще здесь присутствует. Что это вообще за сладкая парочка?
Плюгавый шагнул внутрь, Квазимодо следом, встав сбоку. Сейчас свет падал по-другому, и я уже мог более-менее разглядеть и помещение, оказавшееся совсем небольшим, и лицо незнакомца. Немолод и совершенно лыс. Маленький нос, смахивающий на свиной пятачок, маленькие, глубоко посаженные глазки, маленький рот… А вот голова большая, может, гидроцефалией в детстве переболел?
— Кто вы? Зачем вы меня похитили?
Надеюсь, нотки страха в моём писке прозвучали достаточно убедительно.
— Кхе, кхе, кхе…
Плюгавый то ли закашлялся, то ли засмеялся.
— Не бойся, дитя, я зла тебе не желаю, — сказал он, отсмеявшись-откашлявшись. — Напротив, я хочу освободить тебя от страданий.
— Каких страданий? Я здорова.
Он снова закашлялся-засмеялся.
— Тебе это только кажется. Все люди больны, тяжело больны. Они больны… жизнью. Хотя тебе всё равно не понять. Женщины и вовсе всегда отличались тупостью… За редким исключением. Я исследовал их мозг, и он весит меньше мужского, так что можешь мне поверить.
— Какие ужасы вы говорите… Ой, вы тот самый оборотень, что похищает и убивает девушек?!
И я ещё сильнее вжался в стену с округлёнными от ужаса глазами. Пусть думают, что пленница того и гляди описается от страха.
— Я оборотень? — его плечи снова стали мелко подрагивать.
Снова на какое-то время повисла пауза, нарушаемая лишь кхеканьем смеявшегося. В том, что это такой странный смех, можно было уже не сомневаться.
— Ну разве похож я на оборотня? Скорее уж Жиль, — повернул свою большую голову плюгавый к Квазимодо. — Вот его-то, встретив в ночи, даже я испугался бы. На самом деле Жиль верный и покладистый, как прирученный пёс. Да он и есть прирученный пёс, даже говорить не может, только лаять. Вернее, мычать, будто телок. Оно и верно, без языка много не наговоришь.
