Сииртя задохнулся от ужаса — так на его памяти с обвинителями никто не разговаривал.
Хонка никак не отреагировал на эти слова, только недобро сощурился, отчего стал похожим на гневного вершителя.
— Знаешь, что, Олави? — внезапно сказал Антикайнен. — Раз уж ты здесь, помоги мне разобраться в одном вопросе. Какого черта я тут делаю?
Сииртя с состраданием посмотрел на арестанта. Наверно, немного рассудок помутился у человека. Что можно делать в его положении в тюрьме? Сидеть, как медный котелок на полке.
— У вас есть право подавать жалобу в установленном порядке. Она будет обязательно рассмотрена, примутся соответствующие меры, и вам дадут ответ.
Тойво подошел к самим решеткам и внимательно посмотрел в глаза прокурору. На самом деле это, конечно, было бессмысленно, потому что глаза того никогда ничего не выражали. И в печали, и в радости они были рыбьими. Такое свойство у всех прокуроров всех стран — у них рыбьи глаза. Издержки, вероятно, производства.
А тут и начальник тюрьмы подоспел. Нос его, несколько увядший на фоне дневных событий, был теперь чуть более подсвечен красками жизни. Коньяк — просто живая вода какая-то!
— Вот! — радостно сказал он. — Заключенный Антикайнен. Отбывает срок за…
Он несколько замялся, посмотрел на прокурора, но тот не пришел ему на помощь.
— Отбывает срок за преступления! — нашелся начальник тюрьмы.
— За какие преступления я уже отбываю срок? — спросил Тойво.
Глаза у прокурора округлились, отчего он стал похожим на удивленного вершителя.
— Ну-ну, не стоит цепляться за слова, — сказал он. — Вероятно, даже вы понимаете, что просто так вас здесь держать никто бы не стал.
— Какой сейчас месяц? — неожиданно спросил Антикайнен.
— Февраль, — пожал плечами Сииртя.
— Итак, господин прокурор, что я здесь делаю вот уже три месяца?
Хонка прекрасно понимал, к чему клонит арестант. Однако ни вины за собой и своим департаментом, ни ответственности за ущемление каких-то прав заключенного он не ощущал. Все это — не боле, чем казуистика, а на деле: попал в тюрьму — сиди, сука.
— Вам будет предъявлено обвинение в государственной измене, а также ряд уголовных обвинений в убийствах и незаконной экспроприации.
Прокурор опять сделался просто величественным вершителем.
«Вот же песий сын!» — восхитился начальник тюрьмы.
Тойво вздохнул, ничего нового из общения с представителем системы обвинения он не получил. В свое время доводилось общаться с прокурорами и в Финляндии, да и в Советской России, особенно по делу о «револьверной оппозиции». Нехорошее было общение.
