— Может, пройдете в комнату? — предложил Виктор.
— Идем, идем. Я так рад…
Виктор провел его в гостиную и предложил сесть. Незнакомец, назвавший себя Коробковым, с любопытством оглядел комнату, фотографии на стене.
— Узнаю, — он щелкнул по рамке, в которой находилась карточка отца — молодого, в красногвардейской форме, с пулеметными лентами крест-накрест. — Лихой был парень. Прошли, пролетели золотые денечки! Эх, молодость, молодость — пороховая гарь… — Он сел. — Хороший друг был Пашка Кирилин, да вот… попутал дьявол. Что поделаешь? Я тут проездом, сопровождаю состав с эвакуируемым грузом. И вдруг узнаю — Пашка так-то и так-то… Я и рот раскрыл. Собственно говоря, я и забежал поэтому. Дай, думаю, узнаю, как семья. Может, нужда какая? Провинился он, пусть суд разбирает, а мне он жизнь дважды спасал…
Виктор молча слушал и исподтишка разглядывал незнакомца.
— Так-то, Витя, — сказал Коробков. Встретив внимательный взгляд юноши и переходя на «ты», спросил: — Как дела-то? Может, деньги нужны? Ты не стесняйся. Хорошее, говорят, быстро забывается, да враки это. Не забывается. Если нужно — я с радостью.
— Нет… Зачем же? Я и сам в состоянии заработать. Спасибо.
Коробков понимающе улыбнулся и вдруг спохватился:
— Да, а мать… Бог мой! Что же это я не спросил сразу? Где она — Антонина Петровна?
Услышав, что ее нет, он опечаленно развел руками:
— Жаль. Ожидать некогда мне. Сам понимаешь — время военное. Деньги я все же оставлю, пригодятся. Хоть и при социализме живем, а без денег, как в той песенке о водовозе: «ни туды и ни сюды».
Он встал, достал из бокового кармана бумажник, отсчитал несколько сотенных.
Виктор остановил его:
— Не надо, спрячьте. У нас все есть. Я уже работаю, мать тоже скоро поступит. Спрячьте, пожалуйста.
Коробков пристально посмотрел на юношу.
— Что ж, молодец сынок! Не падаешь духом. Только не тебе, матери оставляю, от Коробкова, мол… Живы будем, я еще как-нибудь наведаюсь. Так-то, брат… Передавай привет. Пока!
Положив деньги на стол, он вышел.
Виктор проводил его и долго смотрел вслед. Затем отправился дометать дворик.
5
Стали привычными в любой час толпы возле газетных витрин, во время передачи последних известий — у уличных репродукторов. Читали, слушали, молча расходились. Сводки с каждым днем становились все суше, зловещее, в них все чаще появлялись города, известные каждому с детства, города, прочно вросшие в сознание, в сердце. Когда о них упоминали в сводках, становилось нестерпимо больно.
