В половине четвертого Горохов начал проявлять беспокойство. Наступило время будить Максимыча, но Горохов боялся оставить мостик. А молодой штурман сам не просыпался. Горохову не хотелось будить его раньше четырех, а Володя самозабвенно храпел.
Судно окутывала ночь. Рваные, лениво плывущие облака иногда позволяли звездам робко взглянуть на сонное море. За бортом монотонно плескалась мелкая волна. Отраженные огоньки «Оки» прыгали, дурачась в изгибах воды.
Горохов еще раз внимательно оглядел горизонт и бесшумно побежал к кормовой надстройке. Чутко спавший Максимыч сел на койке, едва Горохов открыл дверь.
— На вахту, Максимыч.
— Я не сплю, сейчас иду.
Горохов вернулся на мостик. Время тянулось удивительно нудно. Последние полчаса вахты всегда кажутся большей ее половиной, но на этом «Везере» бездеятельное торчание на мостике просто изматывало. Сырость залезала под свитер. Хотелось спать. Наконец-то появился неторопливый Максимыч.
— Владимир Михалыч где? — спросил он.
— Спит.
— Давно?
— Часа два, — бесцельно соврал Горохов.
— Что по вахте?
Горохов передал указание штурмана, забыв сказать, что Володя просил разбудить в четыре.
— Дай-ка фонарик. Я взгляну еще раз, все ли в порядке.
Круглое пятнышко света собачонкой побежало впереди Горохова, прыгнуло на палубу, заглянуло в помещения, побегало вокруг крепления буксира, исчезло, снова появилось, но уже на корме, и вскоре вернулось на мостик.
— В порядке. Счастливой вахты, Максимыч. Я пошел. Порубаю — и спать.
— Постой, Вася, — сказал Максимыч после некоторых колебаний. — Слушай… там в столовой стол накрыт, как в ресторане: скатерть белая, закуска, пойла какого-то бутылка. Немцы спят. Ко мне никто не вышел, пока я ел. — Максимыч помедлил. — К чему я это… не тронь ты этой бутылки, Вася, ну ее к дьяволу…
— А пошел ты к собачьей бабушке! — вспыхнул Горохов. — Сейчас я всю ее вылакаю, разом, а немец подумает на тебя: не пьешь, а рожа у тебя, как у алкоголика.
Горохов вошел в столовую, злой на Максимыча и на всех на свете. Некоторое время посидел в темноте, расстроенный. Что они лезут все с этой бутылкой, чего они все трясутся вокруг? Ну, и выпил бы — подумаешь, беда. За восемь часов до вахты сто раз протрезвеешь, хоть как напейся. Горохов вздохнул. Чиркнул спичкой, зажег две свечи в низких тяжелых подсвечниках. Мягкий уютный свет, тишина, опрятный стол, полная бутылка шотландского виски произвели на Горохова впечатление. Особенно сильное после многочасового стояния на вахте.
