Горохов и горько и мечтательно прищелкнул языком и стянул с себя ватник, бросил его на палубу. Рядом со столом на низком табурете стояла эмалированная чашка, на палубе — кувшин с водой, на спинке стула — накрахмаленное полотенце. Продуманная предупредительность стюарда…
Горохов неторопливо мылся, причесывался у зеркала, предвкушая такую же неторопливую, при свечах, еду. В полном одиночестве. И даже хорошо, что ночь. Никто не торопит, никто не толкает под руку. Почти как на берегу, в отпуске, когда не надо торопиться, когда не надо помнить о старпоме, об отходе через десять часов, через пять часов, через три часа… Когда можно с чувством посидеть за белым столиком, послушать ресторанную музыку, никуда не торопясь выпить и закусить. И снова выпить. И никто тебе не капает на мозги…
Он сел за стол. Оттягивая время еды, взялся за журнал. С обложки загадочно улыбалась молодая женщина с перламутровыми зубами. Снимок был отличный, зубы блестели влажно и матово. Лицо красавицы было приветливо и чуточку грустно.
Горохов полистал журнал. Элегантно одетый молодой человек, ему ровесник, непринужденно откинулся в удобном кресле. В руках у него был журнал, тот самый, который рассматривал Горохов. На столике перед молодым человеком — бутылка шотландского виски, пачка «Честерфильда», бисквиты. По другую сторону столика такое же удобное кресло. На его подлокотнике — молодая женщина, божественно сложенная, красивая до головокружения, изящная и благородная. С такими Горохову дело иметь еще не приходилось… Василий внимательно рассмотрел красавицу, подмигнул ей. Невольно поднял голову — кресло по другую сторону стола стояло, но на подлокотнике никто не сидел. Горохов даже языком щелкнул от огорчения. Вот была бы хохма…
Правда, он не так блестяще одет, как этот парень в журнале, но в остальном, гм, надо еще посмотреть…
Василий заерзал в кресле, потом, глядя в журнал, попытался принять такую же непринужденную позу. Но сам разве поймешь, получилось или нет? Тут бы со стороны кто взглянул, понимающий…
Он перелистывал страницу за страницей. Элегантность поз, блеск красивой молодости, изящество костюмов, богатство обстановки — умеют жить, сволочи… В мужчинах на лаковых фотографиях он видел самого себя. Да, черт возьми… Жаль, все это не про нас… Он всего-навсего матрос и умрет матросом, в лучшем случае — боцманом…
Горохов вздохнул, бросил на стол журнал и раскрыл пачку «Честерфильда». Спать не хотелось или, вернее, расхотелось. А хорошо бы послать всех к такой-то маме — и выпить стаканчик этого виски! Он взял бутылку, покрутил ее и так и эдак, поставил на место. Принялся за еду, поглядывая на этикетку, будто уже все было решено и он просто оттягивал момент.
