«А что если школярам подсунуть? — подумал Кешка, смотря на церковноприходскую школу. — Эта братва шныряет по всем углам. Обязательно подберет на перемене. Надо подбросить. Прочитают про наших партизан и отцам расскажут».
Мальчик спешил. Он засунул руку за пазуху, подошел к школьной ограде, припал к забору и, выждав момент, швырнул штук пять прокламаций. Потом перебежал на левую сторону улицы и сунул одну прокламацию под ворота дома, вторую положил на крыльцо фотографии «Ива», несколько прокламаций вложил в почтовый ящик гостиницы «Киев», осмелев, дал одну рабочему квасного завода, вторую китайскому носильщику с рогульками на спине. Теперь Кешка был уверен в успехе своего дела и быстро расправлялся с оставшимися афишками и партизанскими прокламациями.
Через час, кроме двух прокламаций, отложенных для Корешка, у Кешки осталась только одна. Он хотел засунуть ее в щель дощатого забора, но, когда подошел к нему, послышалось ворчанье собаки и пискливый голосок закричал:
— Девочки, девочки! Мальчишка-оборванец!..
Кешка отпрянул от забора, перешел улицу, остановился возле богатого особняка и, переждав, пока пройдут прохожие, вложил последнюю прокламацию в почтовый ящик…
Начальник никольск-уссурийской контрразведки Осечкин жил на Николаевской улице в роскошном особняке, стоявшем на гранитном фундаменте. Края резного фронтона, походившие на кружева, разрисованные наличники и двустворчатая дверь, выходившая на крыльцо с навесом, придавали дому нарядный вид. Усадьба была обнесена узорным забором.
Штабс-капитан Осечкин велел вестовому оседлать двух рысаков: одного под мужское седло, другое под дамское:
— Эх, ну и денек. Не день, а просто — божий рай! — рассуждал контрразведчик, томясь желанием скорее встретиться с Градобоевой. — Приятно будет прокатиться с Августой Николаевной. Куда же мы с ней катнем? По городу кататься нет интереса. Поехать за Ильюшкину сопку или за Хенину? Опасно — могут партизаны поймать. Я для них — находка! — Осечкин гнул стек. — Нет, рисковать нельзя. Ну, там будет видно.
Осечкин полюбовался своим домом, потом, заложив руки за спину, не спеша пошел на задний двор, в конюшню. Там он пробыл недолго. Выходя из конюшни, Осечкин заметил, что кто-то на одно мгновение остановился у почтового ящика. Штабс-капитан притаился́, вытянул шею подобно собаке-ищейке и стал выжидать. Полицейское чутье его не обмануло: задержавшийся быстро отошел, и его небольшая фигура замелькала в заборных прорезях.
