— Горця, ты помогаешь Григорашу?
— Степан Антонович, я два раза был у него, но его отец прогнал меня.
Я убедился, что для перевоспитания Горци самая полезная мера — это давать ему задания, которые подымали бы мальчика в его собственных глазах. Энергия бьет у него ключом, ищет выхода. Нужно только умело ее направить. Иначе Горцю не перевоспитать. И напрасно мы будем кричать на него, стыдить перед товарищами, писать о нем в стенгазете. Все это меры на один день. Как бы высок ни был берег, река разольется, если мы не пророем ей дорогу.
Однажды после урока я задержал Горцю и Григораша. Подозвал их к своему столу. Горця, очевидно, ждал каких-то нареканий с моей стороны. Он смотрел на меня исподлобья, и во взгляде его я видел враждебность
— У меня к тебе просьба, Горця, — обратился я к мальчику. — Если ты в самом деле друг Григорашу, помоги ему.
— Я? — Горця ушам своим не поверил и даже не сразу сообразил, чего я хочу от него. Ему доверяют учить других! Да еще Степан Антонович, который его с воробьем поймал!..
— Да, да, Горця. Помоги ему заниматься. — Карие глаза Горци зажигаются, круглое лицо покрывается румянцем.
— Хорошо, Степан Антонович, помогу. Вот увидите, помогу. Григораш еще отличником будет!
— Верю. Иначе я бы тебе не предложил. А ты, Григораш, согласен?
— Согласен, — весело отвечает мальчик.
После всего этого приходит Штефэнукэ, и все наши усилия оказываются напрасными.
— Это ничего, — обращаюсь я к классу. — Товарищ Штефэнукэ просто не понял, в чем дело. Тут какое-то недоразумение. Я с ним поговорю.
Ставлю перед классом вопрос:
— Что вы можете рассказать о Владимире Дубровском?
Сразу подымается несколько рук. Но обычно на других моих уроках больше охотников отвечать. Дети часто оглядываются на Владимира Ивановича. Филипаш Цуркан ободряюще покашливает: мол, не подведем! Все выучили!
— Расскажи ты, Марица!
Девочка встает, густо краснеет. Отвечает она, однако, уверенно, звонким голосом. Рассказывает о времени, в которое жил и творил Пушкин. Для ее возраста, для ученицы седьмого класса — вполне хорошо. Потом говорит о Дубровском. Пересказывает то, что написано в учебнике, что я рассказывал, но все это по-своему, по-детски. Русской речью Марица владеет неважно. Даже путает падежи, но тут же нередко поправляет себя. Ну что ж, и это хорошо. Ведь ее родители, ее близкие почти совсем не знают русского языка.
— Марица, — спрашиваю, — а в каких эпизодах Пушкин показывает душевное благородство Дубровского?
