— даже убить его хотел!
— !!
— И в то же время был дружен с новой семьей отца, очень был привязан к… как ее зовут? Рена, кажется.
— Это вы спрашиваете или утверждаете?
— Как я могу утверждать?
— Тогда спросите об этом у них самих — у Хасая и его молодой жены.
— Я и собираюсь. Кстати, могу позвонить при вас, знаете телефон Хасая?
— А он в вашей книжечке.
— Мне Хасая Гюльбалаевича… Следователь Саттар Макинский… Не Бакинский, а Макинский, от слова Маку, деревня есть такая… Записывайте, буду ждать. Хасай занят, как освободится, немедленно позвонит сам. И очень скоро. И все же. Вы считаете, что можно поддерживать сторону матери и в то же время дружить с новой женой отца?
— А вы непременно повидайтесь с Реной.
— Идеал женщины и человека?
— Как же! Неземное создание! Сама красота!
ждет и не дождется она вас!
Мамиш то замкнут, то серьезен, то иронизирует. И не поймешь, где он настоящий.
И тут позвонил Хасай. Телефонный разговор получился кратким: Хасай не приедет, он пошлет машину за следователем, Саттаром-муэллимом, как почтительно назвал его Хасай, и привезут его к ним. Следователь мог настоять на своем, но не стал. Пусть будет, как хочет того Хасай.
Итог разговора с Мамишем уместился в несколько фраз, но в душе Саттара осадок недоговоренности — Мамиш ускользал и даже его твердый ответ на главный вопрос — несчастный случай — показался Саттару неискренним. Придется вернуться к Мамишу, когда замкнется круг.
Хасай провел Саттара в дальнюю комнату, и первое, что увидел Саттар, это словно вымершую квартиру и большие серо-черные круги под глазами у Хасая. Весь его облик — безутешное горе: и огрубевший от слез голос, и влажно-грустный взгляд, и седая щетина на небритых щеках.
— Да, да, — говорил Хасай, избегая взгляда Саттара и будто стыдясь своей слабости, — это мы сами виноваты, нас и судить мало, не удержали, не уберегли нашего Гюльбалу. Раздражительным он стал, а мы, ай какие мы жестокие, не люди, а звери, дразнили его, масло ему в огонь лили и лили… Как вспоминаю нашу последнюю с ним встречу вот здесь, у меня в квартире, редкий, прекрасный вечер был, сидели всей семьей, всем родом, и братья мои, и дети моих братьев, Мамиш, племянник мой, а Гюльбала… Что ни слово, раздражается, а мы его отовсюду пинком, загнали колкостями своими, как измывались, а нам бы ласково с ним, мне, старому дураку, извините, стукнуть бы кулаком по столу, заткнуть всем рты, обнять Гюльбалу… Так нет же, со всех сторон на него набросились, он нам раз, а мы ему сто, взвинчивали и взвинчивали его. Пил, а отчего, почему, не задумались, не спросили… Очень много пил он в последнее время, и в ту ночь они с Мамишем тоже пили, и в семье нелады, прогнал жену.
