— Почему?
— Вы хотите проникнуть за тайну, за страшную тайну, вам это просто интересно, а им, им это просто очень нужно, нужно для них, для того, чтобы новая, такая хрупкая еще, такая еще прекрасная жизнь не ускользнула от них, для того, чтобы они могли наложить на нее свои тяжелые руки. Всегда рождается новая жизнь, всегда рождается новая надежда, она как ребенок, но всегда находятся такие люди, которые низводят ее до себя. Низведение страшно. Они низведут. Не делитесь с ними своими открытиями. Обещайте?! Оставьте все, что случится с вами, в своей душе, они все равно не поймут этого. И они поскользнутся. Они останутся с носом. И смотрите в оба, чтобы они не убили вас, смотрите. Обязательно смотрите, — сказал незнакомец.
Он медленно поднялся и встал.
Шарф наполовину упал с его лица.
Владимиру Глебовичу это лицо показалось до странности знакомым, только он не мог понять, где он видел его. Будто он знал этого человека и видел его совершенно недавно.
Фигура исчезла так же, как и появилась.
Внезапно. Она пропала в черноте холодной зимней ночи.
Знакомое. Что-то страшно знакомое было в ней. Это холодное, малоподвижное лицо. Этот нос с горбинкой. Эти глаза. Бесцветные, но жгучие своим полубезумным взглядом.
Впрочем, тогда взгляда не было.
Ах, не было?
Вот оно что.
Не было.
А было?
Статуи, статуи, сотни холодных, величественных мертвых. Убитых. Статуй. Статуи — это уже почти мертвецы, особенно если в них нет искусства.
Искусства точно нет.
И жизни нет.
Вот как рассуждает наш герой.
И в Болдине нет ее. Есть уже некоторая помертвелость. И коньяк не поможет Болдину. И он — статуя.
И вот, о ужас! Майков зримо представил, как эти статуи оживают и движутся, движутся, медленно переставляя ноги. Шаг, еще шаг. Вот их лица, одинаковые и мертвые.
Такие уже знакомые.
И купола, и церкви, как птицы, упавшие с неба.
И серые небеса, и бескрайнее плоское, придавленное озеро.
Придавленность.
Это слово выплыло откуда-то из небытия.
Именно она.
И незнакомое-знакомое лицо незнакомца.
— Ты знаешь, кто это был? — спросил Майков.
— Нет.
— Петр Петрович Петров.
Вот те и раз, вот те и возвращение к прошлому.
Невольное.
Болезненное.
И мольба Петра Петровича.
По сути она вот что.
Да, оставьте, оставьте вы эти эксперименты, остановитесь, остановитесь, поймите, что есть что-то такое, что не терпит экспериментов, есть в жизни тайна, не трогайте ее.
Тронете, и обернется жизнь, развернется и всей силой своей наляжет на вас. И нет человека, способного противостоять этой силе.
