Анна давно перестала писать. К стихам она вернется позже, в 1930-м, когда расстанется с Николаем. Но к тому времени многое изменится. Ее письмо станет другим, другим станет ее голос, более пронзительным. К старому стилю она уже не могла вернуться: новые стихи готовы были вот-вот вырваться. Анна вспоминала свои старые, ужасные строки, которые даже страстно влюбленный в нее Гумилев выдерживал только из-за питаемых к ней чувств. Позже, после медового месяца в Париже, стихи стали лучше. Но так или иначе вся жизнь ее заключалась в словах. Они рождали краски, запахи, звуки. Вся ее жизнь – как единый миг, именно он дарил вдохновение стихам. И потом – роковые любови, на которые она летела, точно бабочка на огонь. Стихи ее освещали темный дом «равнодушно-желтым огнем».
«Ну же, Анна! Мы ждем», – настаивал Пунин. Она нехотя поднялась. Сняла с полки тонкую книжицу с потрепанной обложкой.
«Ничего нового у меня нет, – произнесла ровным голосом. – Я рассталась с поэзией. Точнее, она рассталась со мной. Я прочту что-нибудь из старого. Из того, что теперь не нравится».
Она наугад открыла страницу, поднеся книгу к свету.
То змейкой, свернувшись клубком,
У самого сердца колдует,
То целые дни голубком
На белом окошке воркует,
То в инее ярком блеснет,
Почудится в дреме левкоя…
Но верно и тайно ведет
От радости и от покоя.
Умеет так сладко рыдать
В молитве тоскующей скрипки,
И страшно ее угадать
В еще незнакомой улыбке.
24 ноября 1911 г., Царское Село.
(Свободный перевод Л. Д.)
Раздался сдавленный смешок Маяковского. Я бесшумно закрыла за собой дверь, не в состоянии долее оставаться в этой компании, и вышла наружу в надежде, что морозный ленинградский воздух развеет тяжелый запах жареного лука.
Выходя, я услышала, как Николай Пунин повторил фразу об остывшем чае. По большому счету, мне следовало вмешаться, настойчиво потребовать, чтобы гости убрались. Положить конец ее страданию. За меня это сделала Наталья Данько, которая недавно создала фарфоровую статуэтку Анны. Она провела много часов с Анной и чувствовала ее настроение.
Много лет спустя, в апреле 2017 года, я вновь поднялась по лестнице этого дома. Третий этаж. На старой двери табличка: «Здесь жила Анна Ахматова с Николаем Пуниным». В холле висело пальто Николая. На полке старой вешалки – две ее шляпы и чья-то сумка. Наверное, тоже ее. Все как тогда. Направо – висящий на стене телефон и дверь в подсобные помещения и на кухню. Я прошла прямо, переходя из одной комнаты в другую. Анна была везде и нигде.
