— Вот лентяйка! Вот ещё голь перекатная! — только и слышит Настуся.
Разве лишь дядя Кузьма, всегда пьяненький и добрый, погладит иногда Настусю по голове.
— Не печалься, доченька! — скажет. — Бог даст, и тебе доля улыбнётся.
Но Настуся больше не надеется на бога. Он не захотел спасти маму, не помог Настусе, и она теперь никогда не будет ему молиться. Вечером тётка поставит её на колени перед образами, Настуся только голову наклонит и молчит. Тётка сначала ругалась, за уши дёргала, а потом и рукой махнула.
— Не ребёнок, а выродок какой-то! — жаловалась она соседям. — В Осипа, в каторжника того, наверное, пошла. Он, бывало, и лба никогда не перекрестит!
Зато уж тётка была богомольной. Весь угол в её хате так и сиял образами, и перед ними день и ночь горела лампада.
Тётка носила на шее чудотворную иконку и знала на память уйму молитв. А впрочем, в церковь ходила редко: некогда было за работой. Кто же за неё торговать будет, пока она там в церкви будет стоять?
Каждый базарный день тётка складывала собственноручно пересчитанный товар в большие кошёлки. Потом запирала хату и, величественно шурша широкой, пышной юбкой, шла с дядей Кузьмой на базар. Настусю она не брала с собой, чтобы та не съела одну-другую конфетку, ведь это же всё деньги.
Девочка оставалась одна возле хаты, а потом незаметно оказывалась за воротами. Идёт Настуся, и всё ей кажется: вот за этим углом встретит маму. И знает, что это невозможно, а как увидит женщину в синей юбке в белый горошек, так и бросается к ней, заглядывает в лицо. Может, мама?
Но нет, перед ней чужие, незнакомые, морщинистые щёки. Сердце обрывается у Настуси в груди. Отходит, пригорюнившись, а через минутку снова шарит глазами между людьми — не виднеется ли синяя в горошек юбка?..
Город стал уже не таким, как раньше. По тротуарам не гуляли разодетые баре. Магазины светили почему-то пустыми витринами. Зато возле дверей пекарен толпились люди, мелькали белые платки и юбки — синие, коричневые, черные.
У Настуси, наконец, глаза разбегались, и она, опустив голову, брела назад, на Колонию. Направлялась на свою улицу — к бывшим товарищам, к Варьке. Тут, среди знакомых лиц, девочка не чувствовала себя одинокой.
Настуся смотрела, как детвора кувыркается в кучах опавших листьев, и её бледное, безбровое личико понемногу оживало, а тонкие, плотно сжатые губы раскрывались в улыбке.
Тем временем Варька, которая, как всегда, верховодила во всех затеях, кричала:
